Василий Ершов - Аэрофобия

На высоте две тысячи метров они, вращаясь, вывалились из облака — целые и невредимые — и увидели действительное положение вещей. Вот тогда капитан сказал «Ё-моё», а мальчик закричал, чтобы его не убивали. Рефлекторно, повинуясь уже не разуму, а инстинкту самосохранения, капитан кричал «на себя, на себя!» и все тянул и тянул штурвал на себя до самой земли.

Могли ли они все-таки вернуться?

Если бы анализ обстановки начался еще на метео Анапы; если бы капитан, при участии всего экипажа, обсудил с синоптиком вероятность развития гроз; если бы в наборе высоты поинтересовался у бортов, как обстановка; если бы, увидев по локатору засветки, заранее просканировал их и определил, хоть приблизительно, высоту верхней кромки; если бы заранее начал набор и определил возможности самолета в этой жаре набирать высоту; если бы при этом оценил запас по углу атаки; если бы, подойдя вплотную и увидев далеко впереди, над слившимися наковальнями, проявившиеся белые купола высотой явно более 12 километров, подумал, что быстро развивающаяся облачность может перекрыть путь назад… тогда, может быть, здравый смысл перевесил бы и привычку обхода верхом, и расчет на экономию топлива, о которой они вели разговор перед этим; и о пассажирах бы подумалось: «куда я их везу?» и вообще: «куда я лезу!»

О профессионализме этого пилота-инструктора, человека, который образцово должен провести подготовку и настроить экипаж на действия в особых случаях, распределить роли, организовать взаимоконтроль, высадить мальчика… Молчу.

Их сгубила беспечность и великая самоуверенность капитана, не справившегося с задачей безопасности полета в резко усложнившихся, почти непредсказуемых обстоятельствах.

Его ошибка — даже не в потере скорости. Его ошибка — в потере способности руководить экипажем. Что явилось причиной этой ошибки, судить не мне.

И что теперь — всех наших летчиков, всех мастеров своего дела, смелых, решительных, осторожных, здравомыслящих, надежных пилотов, капитанов, — всех обливать помоями?

Обеспокоенные потенциальные пассажиры задают вопрос: «А какие выводы сделали вы, пилоты, из этой катастрофы?»

Навскидку?

Не поддаваться всепоглощающему желанию сделать все по привычному стереотипу. Мол, сто раз проходило — и нынче пройдет.

Строить свою работу в небе так, чтобы неожиданность не застала тебя врасплох.

Всегда проверять цепь своих умозаключений элементарным здравым смыслом.

Верить правилам, выработанным за столетие авиации; отдавая должное новейшим датчикам, не брезговать и дедовским опытом: хоть за скоростью следить.

Строго выполнять технологию работы экипажа, не надеяться на себя одного, непогрешимого, организовать взаимоконтроль, настраивать людей.

Научиться отделять опасное от очень опасного и делать правильный и своевременный выбор.

Уметь переступить через свою гордость, через самолюбие, через страх.

И все перечисленные действия пропускать через призму безопасности тех, кто за спиной.

Можно привести вам тут целый список выводов. Да только я всю свою летную жизнь эти выводы делал, и нынче, с высоты лет, все они кажутся для меня само собою разумеющимися.

Недавно кто-то сказал: «Если бы люди своими глазами увидели технологию производства колбасы — они бы ее после этого в рот не взяли».

Так же думают иные и про технологию летной работы: узнав все ее подробности — десятой дорогой обходил бы самолет.

Тут один наш брат небесный, диспетчер, волею судьбы попавший в роли героя на телепередачу, ляпнул:

— Да я никогда в жизни самолетом не полечу! Слишком близко я эту кухню знаю!

Вот я и думаю: а что же в нашей кухне может отпугнуть пассажира.

Жизнь пассажира в самолете зависит от исправности матчасти, от качества горючего, от мастерства пилотов, от погодных условий, от искусства диспетчера, от подготовки аэродромов, от тщательности проведения антитеррористических мероприятий — и от многого другого.

Пассажира может отпугнуть старый, потрепанный самолет: «Боже мой, на ЧЕМ я сегодня должен лететь!»

На старом, проверенном, привычном, надежном транспортном средстве.

Так опытный турист идет в поход не в новеньких, а в старых, ношеных, но еще добротных башмаках, переживших уже детские болезни и многократно испытанных в деле. Они и ногу не натрут, и не порвутся почем зря, в них удобно ходить по любым дорогам. Они надежны.

Я уже говорил: не может просто так в полете отломиться крыло. Оно, как и вся конструкция самолета, рассчитано на многократные нагрузки, превышающие действительно указанный ресурс.

И двигатели рассчитаны на многотысячный ресурс в часах. На современных двигателях практически нечему изнашиваться: трущихся деталей — одни подшипники. Поэтому они тоже очень надежны.

Двигатели взаимозаменяемы, поэтому, когда выработается межремонтный ресурс одного из них, его заменяют любым другим.

Агрегаты тоже взаимозаменяемы. На самолете вообще все сделано так, чтобы он как можно меньше простаивал на земле и как можно быстрее отправлялся в полет.

Говорят, контрафактные агрегаты. Вот, добывают, мол, на стороне что попало и ставят на самолет.

Надо не забывать, что добывают и ставят агрегаты конкретные живые люди. И контролируют их такие же люди. Каждый ставит свою подпись. Для прокурора, не дай Бог что.

Каждый агрегат, прибор, чуть не каждый болт — имеет свой паспорт, формуляр и прочие сопровождающие его до могилы документы. Вы не представляете себе, сколько этих бумаг. И сколько людей следит, чтобы сроки не нарушались, чтобы все менялось вовремя.

И сколько из этих людей желает, чтобы самолет упал, а его, за подпись — в тюрьму?

В авиации никто никогда просто так подпись не ставит. Каждая подпись — это персональная ответственность за жизни пассажиров.

Экипаж в полете учитывает наработку матчасти до минуты. Подходит срок — самолет ставят на форму. Формы технического обслуживания разные: смена двигателя, периодическое обслуживание агрегатов, подготовка к работе в осенне-зимнем или весенне-летнем периоде, продление ресурса самолета и т. д. За все эти работы отвечает инженерно-авиационная служба, ИАС. Она включает в себя техников, непосредственно производящих работы, инженеров, организующих и контролирующих работы, специалистов, ведущих документальное оформление работ.

Когда мне, по долгу нынешней службы, приходится заглядывать в ИАС, я, как раньше, так и теперь, поражаюсь кипам документов и способности этих людей в них разбираться.

В авиации нет посредственных работников. Авиатехников готовят так же, как и летчиков: в специальных училищах гражданской авиации. И уж в железе эти люди разбираются. Инженеров готовят в авиационных вузах, и, смею вас уверить, подготовка специалистов там — капитальнейшая.