Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера

И вот Москва и мой друг — мы, все приятели и даже его жена, называли его «Доктором». Нетрудно догадаться — он был действительно врачом, настоящим и хорошим хирургом, как, впрочем, и хорошим отзывчивым человеком, настолько «человеком», что второго такого и не вспомню. Я заранее договорился с ним о встрече, и через несколько часов мы ехали уже втроём, причём встретиться я хотел и со своими ребятами, предварительно проверив, стоит ли заходить в ресторан. Мой старый преданный человек, работающий там, предупредил о подозрительности нескольких клиентов и предположил некоторую опасность, которая вскоре подтвердилась. Все предыдущие затраты, и так с лихвой оправдывающиеся безопасностью предыдущих встреч, сегодня оправдались сполна. Моих товарищей задержали, хоть и отпустили на следующий день, задав им несколько вопросов о моей личности, явно вытекающих из кем-то слитой информации. То ли это было частью старых Гришиных допросов, то ли появился кто-то новый, а возможно, это дул ветер ещё от гибели моего шурина — ведь тогда какой-то массив фактов против меня собрать удалось, но весь он был неконкретен и не содержал ничего действительно криминального. Правда, как-то «покупатель» осторожно обмолвился о появлении в «профсоюзе» «мерцающего» «крота», некоего «Тихого», но кто это, я так и не понял, по всей видимости, так и не пересекшись с ним.

Ответов на вопросы в отделении милиции не получили, поскольку их не было в принципе, и все остались при своём. Я же, благополучно миновав засаду и ничего не объясняя другу, попросил его отвезти меня, возможно, уже к «чужой», невесте, ибо предложение ей было сделано и даже начата какая-то предсвадебная суета. Так сказать, визит вежливости и наилучших пожеланий с двумя огромными букетами роз, один — очаровательной маме, другой, конечно, — ей, и, слава Богу, с принятым предложением погостить у меня.

Первые утренние лучи зимнего солнца пробивались через тюлевую занавеску, царапнув по глазам. По белоснежной наволочке медленно стекали вьющиеся светлые кудри, спадающие ко мне, как маленький водопад. Я вдыхал еле уловимый запах, и не хотел выдыхать. И них не было пышной густоты, но, отливавшие насыщенным золотом, они затмевали богатство всего мира. Тоска по этой женщине в измотавшейся неприкаянной душе, ушедшей далеко от многого человеческого, пусть и банального, свербила, отзываясь по всему телу. Всё моё естество тянулось к ней, хотя и опасаясь помешать тихому спокойному дыханию и нарушить грациозность позы, пусть и еле определявшейся через тяжёлое одеяло, но чувственной и пластичной. Чуть приоткрытые губы — ловушка для взгляда и магнит для поцелуя.

Глядя на неё, я уже понимал, что не смогу отдать её никому и никогда, а остальное вообще перестало волновать и существовать. Перестав быть прежним — «без страха и упрёка», обретя тем самым, видимо, слабинку, и потихоньку начал отделяться от семьи, периодически возвращаясь по долгу и по привычке, ещё некоторое время совершенно не в состоянии понять, как уладить и этой ситуации проблему одновременного существования в моей жизни двух семей.

Две недели мы наслаждались тем, что я не мог позволить ни ей, ни себе несколько лет в таком количестве и на постоянной основе, первый раз никуда не спеша и не убегая, чтобы вернуться на разорванные отрезки коротких встреч. Я представлял это ей, как прощальный бал перед нашим расставанием и её свадьбой, а видя в глазах желание навсегда оставаться здесь, именно в тих днях, тихонько пытался завести разговор о нашем воссоединении. Но там был хотя бы брачный союз, а со мной..? Я понимал, что при равных предложениях все 100 % успеха у меня, но пообещать заведомую ложь (а её был и так воз и маленькая тележка) любимому человеку был не в силах. Другое дело — поставить перед фактом, но красиво и романтично. От меня ждали поступка, и мне ничего не оставалось, кроме импровизации. Повторюсь: лучшая импровизация именно та, которую готовишь заранее.

Раздобыв её загранпаспорт, через турагентство поставил визу в Испанию, купил билеты — конечно же, на Канары, где была снята квартира, дом ещё только оформлялся, а джип «Wrangler» стоял на стоянке перед аэропортом. Договорившись с Андреем о помощи, выраженной в физическом присутствии двух парней (дюжих молодцов, по центнеру с лишним весом, с лицами, облагодушенными весёлым оскалом, широкими мощными челюстями и взглядами со снежною пылью), которые должны были довести нас до «Шарика» и далее в точности выполнить все мои резолюции. Когда всё было готово, я предложил ни о чём не подозревающей, «воплощающейся мечте» проводить меня напоследок перед расставанием. Я не знал, как на это отреагирует её кавалер, и даже не предполагал последствий и, тем более, реакции на это братьев. Меня это не волновало, я чувствовал в себе столько сил и правоты, что был уверен — справлюсь со всем.

Пока ехали до аэропорта, я разыгрывал прощание и сожаление — печаль окружала нас, и мы оба надеялись на чудо. Аура, окружавшая нас, казалось, цепляла и здоровяков Дмитрия с Эдуардом, действуя эмоционально-романтически — расслабляющим эликсиром, не хватало только слёз! Так просто я сдаваться не собирался, и, если гора не идёт к Магомету, то Магомет перенесёт её туда, куда нужно (прошу прощения за вольную трактовку). Заполнив все бумаги, тайно и за неё, к тому же всё, чем она обладала — дамская сумочка с макияжным набором, записной книжкой и мобильным телефоном. Уже попрощавшись, я, как бы вдруг, наивно предложил ей проводить меня до зоны свободной торговли, а если получится, то до самого самолёта — всё-таки до рейса ещё два часа, явно желая продлить прощание, и она согласилась, да и улыбчивые парни, стоя стеной, поддакивали, обещая всё, что только возможно. Всё прошло гладко, и мы уже пили кофе, почти заграницей, в Irish house, уже почти взявшись за руки, чтобы идти сквозь пелену необычного и далеко не лёгкого времени, ожидающего нас в непрозрачном будущем.

Всё стало очевидным после объявления номера рейса и предложения последовать на посадку. Мы уже неплохо знали друг друга, и она безошибочно поняла, споткнувшись о мой взгляд, бывший ещё секунду назад грустным и вдруг ставший, наверное, жёстким и решительным и, по всей видимости, не оставлявший места ни шуткам, ни объяснениям. На её: «Ну так же нельзя, у меня есть обязанности!!!», я ответил: «А по-другому невозможно», — и, буквально на руках, пронёс последние метры. Очень стараясь в ближайшее время не давать ей сосредоточиться, параллельно предпринимал всё, чтобы успокоить её расшатанные нервы.

Слёзы текли рекой, а благодатные темы представлялись сами собой. Растягивая объяснения, как мы решим проблемы с её молодым человеком, мамой, работой, учёбой, отсутствием зубной щётки и запасного комплекта нижнего белья — кстати, смешно, когда последнее было представлено в виде неразрешимых проблем, что даже немного разбавило гнетущую обстановку. Благодаря всем этим рассуждениям и попыткам «откусить» мне голову — как прекрасны женщины в гневе! — семь часов полёта и мучений пролетели незаметно, но оставили своей незаметностью широченный рубец на сердце и в памяти. Это, правда, излечилось в момент первого глотка жаркого и чуть влажного островного воздуха — воистину, тот день был не только переломным в судьбе двух любящих друг друга людей, но днём перемены настроений, впечатлений и взрывов эмоций. Когда мы сели в роскошный, по тем меркам, джип с открытым верхом и приехали уже ко всему готовому, настроение поменялось в лучшую сторону, пусть даже и ненадолго — ведь тяжёлые мысли всегда найдут брешь для того, чтобы просочиться в любую, даже хорошо защищённую нервную систему. Многое было ещё впереди. И завтрашний день был не менее трудным, чем сегодняшний, но его можно было разбавить ресторанами, покупками, поездками и всем, что способствует объяснению между людьми, а также отказом от свадьбы и, я бы сказал, не вхождением, а влетанием в новую жизнь, сладко перемежающуюся близостью и уединением друг с другом. Это была новая стайерская дистанция — небольшое сражение, где не должно остаться побеждённого или проигравшего, несмотря на использование при каждом выстреле только главного, самого крупного калибра. В эти дни мелочей не было!