Андрей Немзер - Дневник читателя. Русская литература в 2007 году

Как не вижу я в Берте и Иосифе и их родственниках, свойственниках, знакомцах, соседях, гонителях, предателях и палачах ничего «странного», так не вижу в них и ничего исключительно «еврейского». Да, в прозе Хемлин все – от сюжетов до сказовой речи, внутренне чистая мелодия которой мучительно бьется о колдобины мертвых советизмов и в итоге одолевает навязанное безъязычие, – замешано на еврействе, но герои никак не сводятся к «национальному типажу». Даже если «еврейство» для персонажей значимо (это про Иосифа, собиравшего еврейские «древности», но совсем не про Берту; ее «история» смогла превратить в немку – сперва на радость, потом – на горе), не оно определяет их суть. Не в том даже дело, что среди евреев, русских, немцев, украинцев есть мученики и праведники, есть отъявленные негодяи, а есть и люди стертые, чье поведение полностью определено внешними силами. Дело в том, что и эти «амплуа» не закреплены за тем или иным человеком навечно. И не обязательно даже разведены во времени. Женщина, раз и навсегда полюбившая Иосифа (и как ни крепился добропорядочный семьянин, сердечно привязанный к жене, а взаимно); соблазнительница, а затем жена его сына; резко разошедшаяся со стариком-отцом дочь человека, которого Иосиф глубоко почитал; советская конформистка-карьеристка (ох, не удивлюсь, если в не охваченную повестью пору отбыла она сперва на «историческую», а потом – на «экономическую» родину) – все это одна и та же Римма. Одна и та же – в самые страшные и самые счастливые мгновения жизни Иосифа.

Перескажи истории Берты и Иосифа бегло и опуская экскурсы в большую историю, получишь в первом случае лихой авантюрный роман (героиня меняет места проживания, национальности, мужей), а во втором – роман «интеллектуально-психоаналитический» (то есть текст, пригодный для соответствующих интерпретаций). Между тем рассказывает Хемлин про обыкновенную (то и страшно) жизнь. Которая интереснее всякой выдумки. В прошлом, настоящем и будущем.

Повесть «Про Иосифа» заканчивается молчанием. В котором мы, увы, слышим много больше, чем верная и добрая жена грустного героя.

Есть такая незамысловатая риторическая фигура. Используют ее – вопреки сколь устойчивому, столь и вздорному предрассудку – далеко не только сыны Израиля. И щедрее любых выдумщиков, хроникеров, баснописцев и анекдотчиков на нее сама наша жизнь. Если кто не понял, объясняю: ирония.

Реплику от автора Маргарита Хемлин завершает советом:

Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 5. М.: Большая Российская энциклопедия

Россия остается страной чудес. Многострадальный пятый том биографического словаря русских писателей все-таки увидел свет. После многих лет существования лучшей филологической редакции страны на птичьих правах, после изнурительной борьбы за государственную поддержку проекта, который должен был бы почитаться «национальным», а третировался как бессмысленная игрушка, после упразднения этой самой редакции, увольнения заведующего – Антона Рябова (январь 2005) и наречения оставшихся сотрудников – ради дела готовых пахать за гроши и терпеть систематические унижения – «Временным творческим коллективом» (о великий и могучий советский антиязык! вечен только ты, мы все – временные), после их еще полуторалетней каторги (Рябова вычистили за «медлительность» – мол, не выпустит он пятой том осенью; без него книга к осени поспела, правда, 2007-го, а не 2005-го года) мы располагаем сводом выверенных сведений о всех сколько-то известных русских писателях позапрошлого века.

Первый – Погожев Е. Н. Статья короткая: «см.: Поселянин Е.». Смотрим тут же; «Е. Поселянин» – псевдоним церковного публициста Евгения Николаевича Погожева (1870–1934), духовного сына оптинского старца Амвросия, корреспондента Леонтьева и Розанова; после 1917 года почти не печатался, в первый раз арестован в 1924, второй раз – в 1930 «по делу Преображенского собора в Ленинграде (обращение прихожан, в т. ч. П., к эмигрантам… с просьбой о помощи на ремонт храма)», расстрелян. Завершается том очерком о Владимире Аполлоновиче Солоницыне (1820–1865), незадачливом поэте и переводчике, университетском приятеле братьев Майковых (поэта и критика), чьи юношеские вирши атрибутировались столь же юному Салтыкову (еще не ставшему Щедриным). Статья о его дядюшке и покровителе – Владимире Андреевиче Солоницыне – появится в шестом томе. Если он выйдет.

Надежда умирает последней, но и хронология красноречива: первый том Словаря вышел в 1989 году (подготовка издания, выработка типа статьи, составление словника и проч., шла с 1982-го), второй – в 1992, третий – в 1994, четвертый – в 1999. Выразительна и динамика тиражей: не берусь судить, сколько экземпляров четвертого тома в итоге увидело свет, но первый завод был десятитысячным. Тираж тома пятого – вдвое меньше. Зато выросла цена: в лавке при издательстве «Большая Российская энциклопедия» надо выложить 1890 рублей. Говорят, что через несколько месяцев цена снизится. Допускаю. Словарь «Русские писатели 20 века» (издание, увы, куда более низкого качества, но все же небесполезное) сейчас продается в том же магазинчике за сто (!) рублей. Грешен, не помню, во что обходился этот выдаваемый за словарь сборник разноуровневых эссе по выходе в 2000 году, но твердо заявляю: много дороже.

Механика тривиальна. Лишенное дотаций на культурно значимый продукт издательство запрашивает деньги, немыслимые ни для рядовых покупателей (в том числе – гуманитариев, которым Словарь потребен как воздух), ни для живущих на анекдотические дотации библиотек. Книги покоятся на складах, публика о них забывает, библиотекам мизерные средства отпускаются на новые издания (которые всегда для них дороги). В результате вопрос о том, существует ли действительно пятый том Словаря (да и четвертый тоже), не так нелеп, как может показаться. А фиктивное существование книги ослабляет и без того призрачные шансы на продолжение Словаря. Меж тем фамилии довольно многих русских писателей начинаются на литеры Т, У, Ф и т. д. вплоть до Я. Не уверен, что всех их можно будет вколотить в один том (судьба которого тоже пока гадательна).