Елена Прудникова - Мифология «голодомора»

… Наиболее характерным является дело Глуховской верхушки.

В Глухове начиналось, как будто с пустяков — кого-то финотдельские работники неправильно обложили налогом, у кого-то поспешно изъяли, за неуплату, имущество и т. д. Когда же мы по одной жалобе выслали члена ЦКК для расследования и немного покопали на месте, то выявили настоящий гнойник и разложение ряда районных работников. Кампания по мобилизации средств (да и другие) в Глухове проводилась исключительно мерами административного нажима и репрессиями. На этой почве — пышно расцвело своеволие, массовые репрессии, присвоение вещей, незаконные конфискации, разбазаривание, хищения, взятки и т. д. Причем работники финотдела и финчасти РИК’а, чтоб обеспечить себя и прикрыть свои уголовные преступления, втянули в дело разбазаривания и конфискованного за неуплату имущества некоторых районных ответственных работников. Таким образом оказались замешанными пред. РИК’а Гречко, член партии с 1919 г., пред. горсовета Ланге… прокурор Кузьминский, врид. нач. райотдела ГПУ, отчасти и зам. пред. ККРКИ т. Францев… и ряд других — всего 25 человек.

За короткий срок было разбазарено и расхищено имущества на 50 тысяч рублей. Доходило до того, что когда пред. РИК’а т. Гречко захотелось иметь качающееся кресло, то работники финотдела начали усиленные поиски, нашли такое кресло у какого-то инженера, придрались за что-то к нему, обложили налогом, дали весьма ограниченный срок для оплаты, потом описали кресло и доставили его Гречке. Инженер подал в РИК жалобу на незаконное обложение, РИК конечно налог снял, но кресло финотдел не возвратил, мотивируя, что оно продано с торгов и неизвестно кому …» [194] ГАРФ. Ф. Р.-374, опись 27, д. 1993, л. 119, 121.

Милые ребята, не правда ли? Как видим, нет никаких «застенчивых воришек», честных и грубых партийцев-перегибщиков, врагов с загадочным выражением лица и прочих киношных персонажей. Есть оборзевшая от безнаказанности сволочь, тупая, жадная и наглая. Часть этой сволочи подметут в ближайшем времени по «Указу семь-восемь», большинство остальных добьют в 1937-м, кое-кого в 1939-м. Некоторые, к сожалению, уцелеют и даже сделают карьеру…

Это и есть те, кого мы ищем, — непосредственные организаторы голода при вполне приличном урожае. Именно они разваливают все, к чему прикасаются (за исключением того, что прилипает к их рукам). Они берут взятки с хозяйств, а в те, что не платят, спускают невыполнимые планы, а потом посылают вооруженные отряды ничего не ведающих комсомольцев для их выполнения. Они же трусливо замалчивают беду тогда, когда еще можно помочь, — авось как-нибудь само рассосется, поголодают людишки, но не помрут же. К ним же относятся и те члены правления колхоза, которые в ответ на просьбы о хлебе со смехом заявляют, что социализм не пострадает.

Сейчас, впрочем, таких тоже полно. А вот стрелять их, к сожалению, уже некому…

Но мы так и не поняли: куда же девался хлеб? Да, были приписки, саботаж, «волынки», сорняки и недосевы, потери при уборке и перевозке — но не могли же они сожрать 72,8 % выращенного урожая!

Более того, если мы обратим взоры на передовые хозяйства, то увидим совершенно удивительные вещи. Колхоз «Перемога» Харьковской области. В 1932 году на трудодень выдано 1 кг 700 г хлеба и 72 копейки деньгами вместо 390 г и 39 копеек в 1931 году. Колхоз «Красный герой» (Нижняя Волга): выдано 2 кг 350 г против 1,5 кг в 1931 году. Колхоз «Красный пролетарий» (Нижняя Волга) — 2 кг 200 г хлеба на трудодень. Колхоз «Путь к новой жизни» (Нижняя Волга) — 4 кг на трудодень против 2,3 кг в 1931 году. Колхоз «Красный агроном» (Мордовская АО) — 6 кг. Колхоз «Бляк булл» (Татарская республика) — 7 кг на трудодень [195] Из материалов Всесоюзного съезда колхозников-ударников // На фронте сельскохозяйственных заготовок. 1933. № 4. . Большей частью все перечисленные хозяйства находятся в Поволжье, которое тоже пострадало в 1933 году от голода.

Напоминаем, что трудодень — это не один день, проведенный в поле, это единица учета труда. В 1936 году средняя выработка на один колхозный двор составляла 393 трудодня. Надо полагать, что в 1932 году в передовых хозяйствах выработка была не меньше. Вот и считайте…

А куда делся хлеб в остальных колхозах, если не было тотального неурожая? Может быть, имелся еще некий фактор?

Фактор, конечно, имелся, и лежит он на поверхности, возвышаясь, как тот самый слон из басни. И чтобы увидеть его, надо всего-то отрешиться от базовой теории, согласно которой в советской аграрной реформе первична идеология, и что советская власть вела войну с собственным народом по причине его «мелкобуржуазной психологии», а поискать какую-нибудь иную мотивацию. И тогда мы все увидим и все найдем.

Речь идет о знаменитом «Законе о трех колосках». Нынешние историки пытаются доказать, что таким образом государство боролось с голодающими крестьянками, которые брали на колхозных полях чуть-чуть хлеба для своих детей. Вообще голодные дети — очень удобный образ. За их невесомыми телами можно спрятать все что угодно. Например, таких же детей, тысячами умиравших от голода потому, что был разворован хлеб, честно заработанный их родителями на колхозных полях.

Как бы то ни было, постановление было принято. А значит, в стране творилось нечто такое, что заставило его принять.

Итак, начнем, пожалуй, с колосков. Тех самых, о которых статья в «Википедии» гласит: «Закон часто применялся в случаях, не представлявших никакой социальной опасности. Например, название „закон о колосках“ он получил из-за того, что по нему осуждались крестьяне, занимавшиеся срезкой неспелых колосьев зерновых». То есть идет по краю полей женщина, настрижет ножницами пару десятков колосков, а ее за это — на десять лет.

Ну, а теперь посмотрим, как это выглядело в натуре.

Из сводок ОГПУ. Лето 1932 г.

« Особого внимания заслуживают хищения колхозного хлеба, выразившиеся в ряде мест в срезании колосьев, растаскивании снопов и обмолоте их, а также и хищении зерна во время молотьбы… Эти хищения во многих случаях производятся единоличниками, выходцами из колхозов и колхозниками, имеющими незначительное количество трудодней ».

Проще говоря, зачем работать, если можно украсть?

« В с. Липецком 25 июля несколько групп крестьян — по 10 и больше человек в каждой группе — вышли на близлежащие посевы соседнего с. Александровки и стали срезать колосья и, таким образом, набрали 25 мешков колосьев …»

Как видим, срезание колосков — это не женщина с ножницами, это хищническая уборка хлеба, когда забирают только верхушки, оставляя на полях пустую солому. В доколхозной деревне непросвещенные селяне за такие фокусы на чужом поле могли взять в колья, а в голодный год и убить — запросто. У них было свое представление о социальной опасности.