Газета Завтра Газета - Газета Завтра 21 (1018 2013)

Так начинается роман Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, но современный мир и его жажда превратить человека в стерильного робота решили внести в классику некоторые коррективы. В фильме Ник поначалу предстаёт перед нами как пациент психушки, где лечится от алкогольной зависимости и депрессии. Оттуда же он и начинает вести рассказ о Гэтсби, единственно стоящем человеке в его жизни. И преодолевает кризис путём написания книги, основанной на реальных событиях. Известный алкоголик Фицджеральд такой трактовке был бы более чем удивлён.

Грустная история о том, что не всегда полезно рассматривать зеленый свет в качестве ориентира, попалась австралийскому режиссёру Базу Лурманну в качестве аудиокниги во время его путешествия на транссибирском экспрессе из Пекина в Париж. "Унылый сибирский пейзаж" - по признанию самого Лурмана - стал фоном для нового понимания великого фицджеральдовского романа. И, видимо, перенесся в пролог фильма, дабы подчеркнуть гибельную алкогольную депрессию героя. Снег, бьющий в окно психиатрической лечебницы, где пишет свою рукопись Ник Каррауэй, контрастирует с брызжущей через край джазовой вакханалией уходящего в никуда лета. Лета начала двадцатых. И здесь Лурманн ещё раз проявил свою склонность к бурлеску, китчу (даже без поправки на время) и опереточному театру. В его предыдущей "Австралии" попытка создать пародию на большую голливудскую картину старых времён пришлась по душе далеко не многим. Серьёзность помешала киноманам насладиться зрелищем, где "мировой кинематограф был отчекрыжен, как шпрот", люди же с более свободным сознанием от души посмеялись. Но "Великий Гэтсби" - не повод для шуток. Если только не знать о том, что в 2002-м году в фильме "Искушение" тот же классический сюжет разыграли негры. Точная иллюстрация времени, которого так боялся ещё один герой романа Том Бьюкенен, начитавшись книг об опасности цветных рас для белого человека.

Но вернёмся в 1922-й год. Час икс для американского общества. Пир накануне чумы Великой Депрессии, бросившей страну в хаос. Джей Гэтсби, на первый взгляд, олицетворяющий собой саму суть эпохи, постепенно оказывается её главным антагонистом. В мире стремительно взрастающих в небосвод небоскрёбов, гула осиного гнезда Уолл-стрит и разнузданных вечеринок, предлагающих забыть ужасы Первой мировой, он единственный, кто не гонится за той самой американской мечтой. В роскоши, которой Гэтсби добился нечестным путём - а все великие состояния, как нас уверяли Ильф и Петров, нажиты именно так, - герой остаётся по-настоящему невинным, так как не жажда наживы занимает его сердце.

Из всей американской литературы, созданной на земле, нет более точного и пронзительного романа о любви и надежде. Среди пустых, прожигающих свою жизнь никчемных людишек именно Гэтсби скрывает за фешенебельным фасадом чудес живое человеческое сердце. Фицджеральд чувствовал, что такой тип американца уничтожается новой Америкой как класс. Поставив во главу всего идею потребления, страна быстро избавлялась от аристократичных романтиков - столь же прекрасный образец белого мужчины и его медленный мучительный крах был мастерски описан в следующем фицджеральдовском романе "Ночь нежна". И незаконченный из-за смерти писателя "Последний магнат" был о том же. Когда впоследствии в литературу пришло поколение битников, оно застало на месте вожделенной Америки свежевзрощенные руины духа. Алкоголь, как средство смириться с поражением, для потерянного поколения был единственным способом хоть на секунду увидеть призраки прошлого. Уже в 60-е Джон Стейнбек поставил жирную точку в драме белой расы, базирующейся на других идеалах, написав последний великий американский роман "Зима тревоги нашей". Затем пришли хиппи, и всё закончилось.

Хотел ли Лурманн в 2013-м году сделать акцент именно на этом? Желание сотворить шоу для глаз в обязательном 3D, и в то же время сохранить печатную букву романа, безусловно, имеет под собой холодный коммерческий расчёт. Есть он и в выборе актёров. Но если с Леонардо Ди Каприо, в принципе, всё понятно, то наличие в кадре болливудского классика Амитабха Баччана в роли еврея Вольфсхайма - х?од, мягко говоря, нестандартный. В целом новый "Гэтсби" представляет собой яркое театрализованное представление, где на искусственном фоне яркими вспышками живут настоящие человеческие характеры. Ощущение подмостков усиливает мощный саундтрек - компиляция джазовых хитов 20-х годов и их современных интерпретаций, в которых находится место и рэпу, и хип-хопу. Возможно, именно такой приём и необходим современному зрителю для того, чтобы ставшая уже нарицательной "эпоха великого Гэтсби" обрела в наши дни новую плоть и кровь. А не осталась лодкой, плывущей исключительно по волнам памяти любителей старинной литературы.

Анастасия Белокурова

23 мая 2013 0

Культура Общество

Умер Алексей Балабанов

Он был режиссёром, вызывавшим при жизни упрёки в казалось бы совершенно противоположных вещах. От оголтелого русского национализма ("Брат" и "Брат-2") до откровенной склонности к сознательным русофобским провокациям ("Груз 200", "Кочегар"). От заигрывания со столичными критиками, видевшими в нем единственный оплот российского кино, персону номер один на подмостках местечкового театра абсурда отечественного кинопроизводства, до антисемита, плюющего на фестивальные законы и мнения коллег. Кем бы он ни был в действительности - пророком или манипулятором, ориентировавшимся в первую очередь на пример своего известного датского коллеги - неважно. Балабанов, пожалуй, один из немногих избранных творцов новой России, чей разговор был в первую очередь с Богом, а не со зрителем. Что он и доказал, оставшись навеки лежать в снегах у колокольни счастья в своем последнем фильме "Я тоже хочу", сказавшем о его творчестве больше, чем всё его богатое кинонаследие очень разных и, порой, крайне неровных лент.

Среди современных режиссёров нашего кино у него не было собеседников. Любая тема балабановского фильма - удачного или откровенно провального - всегда выбиралась в иную вертикаль. Артхаусные творцы, обласканные международными премиями, предпочитали - и до сих пор не могут остановиться в этом процессе - монотонно вскрывать нарывы бесконечных "Окраин", где бессмысленных героев не только невозможно было полюбить, но и хоть сколько-нибудь им посочувствовать. Данный подход не был войной, - он предпочитает смаковать поражение. Балабанов, напротив, словно выдирал с хрустом куски жизни у болезненного тела гигантской империи, которая уже давно не сопротивляется тлену. Даже в "Жмурках" - комедии о прошлом, в гомерически абсурдной кровавой мясорубке, жизнь пыталась торжествовать. В "Морфии" круг ада, изрядно потрепав героя, в качестве единственного спасения предлагал ему утешиться синематографом - плотью и кровью балабановского творческого кредо, поскольку он был истинным, настоящим режиссёром.