Дмитрий Лекух - Война, на которой мы живем. Байки смутного времени

Ну, сидим. Выпиваем, естественно. А что делать? Футбол одним глазом по телевизору посматриваем: чемпионат мира все-таки.

Ну, и заговорили. Сначала, как водится, — о футболе. А потом…

— Слушай, — вздыхает, — мы, украинцы, вообще по жизни какие-то несчастные. Ничего у нас по-своему не клеится. Я вот тут недавно влюбился, кажется. Хорошая девочка, с мозгами. Экономистом у нас работает. Женюсь, наконец-то, наверное, и фигня, что на двадцать лет ее старше, здоровья пока что хватает. А вот тут задумался: а как я детей-то буду воспитывать? Я же по-украински даже то, что знал, забыл. Сделал над собой усилие, купил Лесю Украинку, чисто язык вспомнить. Блин. Не могу понять, то ли от языка отвык, то ли просто говно какое-то. Да что там говорить, если даже про Тараса Бульбу малоросс Николай Васильевич Гоголь писал почему-то по-русски, а не по-украински…

Я хмыкаю. Разливаю.

— Понимаешь, — говорю, — тут все далеко не так просто. Ты вот в детстве на каком языке разговаривал?

— Как на каком?! — теряется. — Ну, на смеси. Разные слова: русские, украинские, другие. У нас это суржиком называют…

— Вот-вот, — смеюсь. — В этом-то все и дело. Ни в одном городе мира люди не разговаривают на чистом литературном языке, это нонсенс. Литературный язык предназначен для письменного общения. В Лондоне, к примеру, аналог вашего «суржика» называют «кокни», и понять его без специальной подготовки не сможет ни один иностранец, даже безукоризненно владеющий литературным английским языком. А вот литературный язык — это уже язык культурного выбора. И вот тут соображай, какой выбирать твоим детям: язык Гоголя и Толстого или Драча с Иваном Франко. Ничего не хочу сказать плохого про второй список, но фигуры, мягко говоря, несколько несопоставимые. Хотя я вообще с трудом могу себе представить литературу, написанную на языке, в котором даже нет слов, обозначающих человеческие гениталии. Культурные люди язык разрабатывали, сразу видно. Не народ. Народу такое доверять нельзя. Да о чем тут говорить: Тарас Шевченко на русском литературном написал, надо сказать, побольше, чем на малорусском. Только вот в России поэтов его уровня по тем временам было пучок за пятачок. А так видишь — заметили и запомнили. Так что не заморачивайся — пусть твоих будущих детей их будущая мать языку учит. Какой получился, такой получится. Она у тебя, кстати, откуда будет? Сибирячка?

— Ага, — опрокидывает в рот стопку своей любимой перцовки и привычно тянется к тонко порезанному салу. — Сибирячка. В общем-то, конечно, из Запорожья. А так — сибирячка, разумеется. Самая настоящая…

— Вы, — теряюсь, — между собой-то на каком языке разговариваете?

— А сам-то как думаешь? — поднимает на меня глаза. — На русском, разумеется. Она один раз свою скороговорку включила — вообще половину не понял, что говорит…

— Вот-вот, — усмехаюсь. — Вот как раз для того, чтобы жители Черновцов понимали жителей Запорожья, и нужен литературный язык. Либо русский, либо, прости Господи, украинский. А дальше — все просто. Кто-то любит Пушкина. А кто-то, не исключаю, прется от Украинки и Драча. Каждому, простите, свое. Вот и выбирай…

Кстати.

На самом деле, вопрос о государственных языках государственного образования Украина собственно к научной дисциплине под названием филология отношения не имеет никакого вообще.

Ибо филология, как и всякая научная дисциплина, должна иметь предмет для изучения, а его-то как раз «украинская государственная мова» предоставить украинской «филологии» не в состоянии — тупо за неимением оного.

Тут все просто: искусственное лексическое образование, не предусматривающее даже слов, обозначающих, прошу прощения, мужские и женские гениталии, а также сам процесс воспроизводства при помощи этих самых гениталий, в любой, пусть даже и самой «срамной» форме, означает только одно.

Это не живой язык. Это искусственный конструкт. Забава типа знаменитого эсперанто (хотя эсперанто, врать не буду, и побогаче, и поинтереснее — так его и создавали профессиональные ученые, а не сотрудники австро-венгерской разведки).

Поэтому надо просто признать очевидное: вопрос о государственном языке на Украине никогда не лежал в специфической языковой плоскости, а со всей очевидностью был всего лишь навсего инструментарием в политическом, точнее, идеологическом споре. Просто потому, что это «язык» никогда и никому не был родным языком.

По сути, роль «официальной мовы», на которой в быту не говорят даже самые сумасшедшие «западенцы» (они просто предпочитают свои родные диалекты), сводится на современной территории Украины только к одному: она должна была заместить русский литературный язык в качестве языка межрегионального и межнационального общения. Вот и все.

Поясняю: здесь просто нет предмета для разговора, как и в вовсю идущей по «либеральным» украинским СМИ «дискуссии по православию». Понимаете?!

Нет, разумеется, кто-то, может, найдет какую-то свою правду и в действиях киевского расстриги, величающего себя православным церковным титулом. Сколько людей, столько и мнений.

Вот только к православию это уже не имеет никакого отношения. Обычное сектантство. И ничего более.

Я тут пару дней назад из очередной командировки вернулся. Из Сочи. Бизнес у меня там, так сложилось. Не миллиардный, разумеется. Но все равно надо время от времени контролировать…

Так вот, что я, собственно говоря, сказать-то хотел: там очень многое делается, простите, через жопу. Нормально так. Привычно. По-российски.

По крайней мере, мой нынешний основной контрагент, недавно вернувшийся в местную власть из бизнеса, выглядел при встрече настолько замотанным, насколько в бизнесе не выглядел никогда.

— Ну, и на хрен тебе все это надо? — интересуюсь, вполне, кстати, искренне. Потому как знаю точно, что не за деньгами он туда пошел. На прежнем месте их у него, думаю, точно побольше было.

— Да я, видишь ли, местный, — морщится. — Не могу на этот бардак спокойно смотреть…

Тут он прав, разумеется. Бардака там достаточно. Как, собственно говоря, и везде в современной России и по окрестностям. Не в этом дело…

В Сочи — есть жизнь.

Там есть цель, с которой город определился и над воплощением которой в жизнь работает: да, пусть и не без этого самого, уже всех доставшего бардака. Но работает.

И эта цель, вы будете смеяться — не Олимпиада. Олимпиада — это только способ ее, этой цели, достижения.

Сам же Сочи просто, так сказать, под шумок, хочет стать крупным международным курортом. Не региональным, не национальным, а именно международным.

Ну, а поскольку международным летним морским курортом городу Сочи все-таки по ряду причин стать несколько затруднительно, Сочи решил стать курортом международным горным круглогодичным, с восьмимесячным лыжным катанием на снежных цирках и с элементами летнего морского отдыха. «Русская Ривьера», короче. Курорт для богатых, для которых море — не главное. Потому как в Сочи именно море немножко подкачало.