Капитолина Кокшенева - Порядок в культуре
- Название:Порядок в культуре
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Капитолина Кокшенева - Порядок в культуре краткое содержание
Капитолина Кокшенева — не просто критик, но исследователь, и не просто исследователь, но поисковик. В основе ее творческого метода — отнюдь не бесстрастный анализ происходящего в искусстве, но заинтересованный поиск того, что поможет человеку обрести животворную связь с историческими судьбами своей страны. Поиск сил, что в конечном итоге свалят с русской культуры саркофаг, старательно натягиваемый на неё ревнителями трупного модерна и «универсальных ценностей». Новая книга Капитолины Кокшеневой исследует современную прозу, кино, театр, живопись и дает ответы на самые жгучие вопросы нынешнего культурного бытия.
Порядок в культуре - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Вот от этого уменьшения перейдем к следующей, четвертой и важной особенности. Мы и до сих пор очень часто закрываемся от проблем неким общим, коллективным, соборным, общинным началом — закрываемся как щитом, обеспечивающим одним — комфортное существование, а другим — беззаботность и неответственность мышления. Мы очень часто теряем из виду личность, качеством которой всегда держалась русская жизнь. Нет, речь идет не об индивидуализме, но именно о личности, бескачественности которой так всегда боялись большие русские философы. Прочтите философское эссе Сергея Николаевича и вы увидите — он всегда хранил в себе не только то, что мы называем исторической, родовой или социальной памятью. Он возделывал себя все годы, когда писал. Он стремился осознать себя самого как непосредственную и ответственную часть русской нравственной традиции.
Мы привычно описываем традицию в культуре как культурное наследие. Три тома Сергея Толстого — это теперь и наше с вами культурное наследие. Но о какой культуре стоит вести речь? Ответим — о такой культуре, где возможно свободное, а значит творческое участие личности в традиции. Сегодня именно этого свободного и творческого участия так категорически не хватает всем нам — ведь не будем же мы всерьез говорить о творческом участии в потреблении сериалов. Толстой писал и жил другим — жил в пространстве бесконечной традиции, которая заключает в себе множество образцов. Он жил внутри такого понимания культуры традиционной, в которой есть свое ядро. И это ядро мы смело назовем тайной. Но смысл русской культуры всегда был в том, что ее тайна умела так проявить себя, что при соприкосновении с ней человек мог меняться. Так менялся и сам Толстой, ибо общался он с традицией русской культуры глубоко-интимно. Он задавал ей свои вопросы и получал на них от нее ответы. Он задавал вопросы Пушкину и Толстому, Достоевскому и Гумилеву. Но все это общение, наверное, было бы категорически невозможно, если бы он сам, лично, не обладал достаточной и для вопросов и для ответов энергией собственной личности, созвучной личностной силе тех, к кому он вопрошал. А суть этой личностной энергии не только природна, но и в истоке своем Божественна. Только при свободном и тесном общении может сохраняться это божественное чувство тайны. Увы, но современная культура утратила это чувство восторга перед чудом, восторга перед тайной и вся наша современность предстает перед нами голой, разочарованной, скорбной. А это значит только одна — она все больше и больше утрачивает свой традиционный характер. Мы скорее узнаем пошлые тайны политиков, грязные тайны психоанализа, и только каким-то сверхчувством будем тосковать о том, что в настоящей культуре и в личности остается прикровенным. Под покровом.
Какой урок извлечем мы еще, общаясь с Сергеем Николаевичем Толстым через его книги? Урок — существенный. Он как человек традиции проявил себя как открытая и открывающая себя перед нами личность. И это свойство редкой настоящести. И этим свойством обладал он как даром. Но откуда этот дар? Откуда эта настоящесть, не боящаяся предельно открываться? Без веры, без религиозности мертва всякая традиция. Ведь мы знаем, что именно Личной Бог Православия предает себя людям традиции, жертвует им Себя всецело. И Толстой это знал, иначе бы не были так пронзительно резки его слова о католицизме, например, или о поисках неотомистов. Что же это за целое, и какое имя ему? — вопрошает Сергей Николаевич в своей работе. И дает ответ, обращаясь к оде Г. Державина «Бог». Вот имя. Оно названо. Именно Он отдал себя в жертву, и мы ее приняли, и мы ее должны хранить, воссоздавать и передавать. Как часто Толстой говорит в своей работе о механистичности и техницизме. Он хорошо понимал, что традиция никогда и никому не может быть гарантирована чисто механически. Что она — это дело личной свободы, дело ответа на жертву Бога, что она истоком своим имеет не бытовой, но бытийственный акт. А это значит только одно — традиция должна осуществиться в людях. У нет у нее иного способа жить.
Не знаю, можно ли сказать какие-то самые главные слова о Сергее Николаевиче Толстом. Быть может это трудное и простое ответственное творение себя? Быть может это осуществление чего-либо жизненно-важного, что проходит через себя самого? Ясно только одна, Толстой принадлежал к той породе людей, которые жили большой и глубокой верой — верой в человека в себе, верой в русского человека в других.
Лад привычного дела
Василию Ивановичу Белову — 75 лет!
Василий Белов…
Его имя стало родным для тысяч русских людей. Ведь только очень родному человеку можно доверчиво выслать простецкую тетрадь в клеточку, крупным и ровным почерком излив в ней свою горемычную судьбу. Всю жизнь ему писала Россия — крестьянская и интеллигентская, изработавшаяся и скорбящая, партийная и чиновная. Спрашивала и спорила, отчитывала и признавалась в любви. Писала, чувствуя в нем самом и его героях то непримиримую поперечность задуманному в высоких кабинетах (как, например, в случае с поворотом Северных рек), то трудно передаваемую срощенность своих собственных судеб с его героями: Иваном Африкановичем и Константином Зориным, Олешей и Павлом Роговым-Пачиным, с русской женщиной-работницей — крестьянкой Катериной.
В романах и повестях, рассказах, публицистике и пьесах — всюду он писал и размышлял об одном, для него самом важном и главном: о душе русского человека, что всего дороже писателю, о русской крестьянской цивилизации. Да, он здесь был не одинок. Перед ним — зовущая высота классики. Толстой, Лесков, Достоевский, Шолохов. Рядом, плечом к плечу — славные, входящие в зрелую силу писатели-сомысленники. Абрамов, Шукшин, Носов, Астафьев, Распутин.
Василий Белов вышел из XX века, — века, когда у власти хватало ума и такта чувствовать и поддерживать корневой талант, неизбежно не вмещающийся в мертвые официозные правила. Они, «деревенщики», стали «исключением из правила», но только лишь для того, чтобы предъявить своему же народу живого русского человека… А на излете века ему, Василию Белову, пришлось стать свидетелем прискорбного распада — рухнувшей веры в простого человека, восстания временных и низших целей над высшими и вечными, корыстного над беззащитным. Тогда-то мы и услышали вновь плач о погибели нашей земли, о существенном изменении нынешнего русского человека, в котором якобы корень высох, который будто далеко и чуть не навсегда разошелся с беловскими старинного крепкого покроя героями. Тогда-то мы услышали и первые призывы к «возрождению», увидели горячие взоры, устремленные в новое будущее. Но русское национальное искусство в современной России существует. Сейчас существует. У Василия Белова есть последователи и товарищи. Не только вологодские — Роберт Балакшин и Дмитрий Ермаков, Александр Цыганов и Александр Грязев. Грешно «оплакивать» современную литературу при таком ярком созвездии талантливых почвенников как Вера Галактионова и Леонид Бородин, Александр Сегень и Владимир Личутин, Олег Павлов и Петр Краснов, Лидия Сычева и Михаил Тарковский, Василий Дворцов и Борис Агеев. И стоит сегодня говорить о них, а не о каком-то будущем «возрождении», — устремив взор в будущее можно легко проглядеть, погубить и похоронить заживо нынешнее русское искусство.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: