Александр Фитц - Утро в раю (очерки нашей жизни)

Известный российский историк, доктор исторических наук Виктор Бердинских, первым получивший доступ к уникальным материалам из архивов НКВД-МВД-МГБ-КГБ, касающимся депортации (массовой высылки) народов в 1930-е — 1940-е годы, пишет: «Судьба трудармейцев — это самая трагичная страница истории немцев России в минувшем веке. Гибель значительной их части — от изнурительного труда, голода, холода, жестокого режима в сталинских спецрезервациях — была предрешена. Ведь сама суть многих правительственных постановлений и приказов НКВД о направлении того или иного количества „трудмобилизованных“ на какой-либо „объект“ сводилась к тому, что они („исполнители программы“) просто должны были до конца отдать там свою мускульную силу, а затем, „полностью амортизировавшись“, — умереть. Роль человека низводилась здесь до уровня примитивного рабочего орудия одноразового пользования — не более» [173].

А вот как Виктор Бердинских, опираясь на документы и официальные свидетельства, описывает жизнь депортированных: «Клеймо „врага“ обязывало (выделено мною. — А. Ф.) коренное население и территориальные власти, руководителей хозяйственных организаций относиться к поселенцам-„чужакам“ жёстко и беспощадно. Этих людей посылали „к чёрту на рога“ не жить и работать, а страдать и умирать — об этом откровенно говорили честные чиновники, встречая всё новые и новые спецпереселенческие этапы. Для них преднамеренно создавались критические, невыносимые условия существования» [174].

Отмечу, что репрессии в отношении российских немцев начались задолго до 1941 года. Как пишет доктор Роберт Корн, «Иоганнес Шлейнинг (пастор, писатель, историк, известный защитник прав российских немцев. — А. Ф.) ещё в довоенный период сделал достоянием общественности неопровержимые данные, иллюстрирующие целенаправленное уничтожение российских немцев в качестве этнической группы. В своей работе „Die deutschen Siedlungsgebiete in Russland“ он напоминает, что по данным российской переписи населения 1897 г. в России (не считая Финляндии и Прибалтики) проживало 1 767 707 немцев. На начало же 1941 г. Б. Пинкус и И. Флейшгауэр указывают 1 543 000 немца. Данные Г. Тейха, учитывающего результаты официальной переписи населения, а также количество находящихся в заключении, примерно соответствует этому и составляет 1 543 000. Таким образом, немецкое население в СССР по сравнению с данными переписи населения 1897 г. по положению на 1941 г. уменьшилось более чем на 200 000 человек. Но фактические „потери“ этой этнической группы с учётом традиционно высокой рождаемости в немецких семьях и бурного роста численности немцев в России в течение периода, предшествующего Первой мировой войне, были, конечно, намного выше» [175].

В период тотального геноцида (а как ещё характеризовать беспредел в отношении российских немцев?) был ликвидирован цвет национальной группы: учёные, писатели, юристы, конструкторы, преподаватели, актёры, художники, музыканты, врачи. Как справедливо отмечает Виктор Бер-динских, «выселение, „трудовая армия“, лагеря и спецпосе-ления не просто разбили многие немецкие семьи. По сути, они подорвали жизнеспособность народа. С утратой автономии в Поволжье, ликвидацией национальных районов и сельсоветов в других регионах страны практически погибли структурообразующие и культуроносные институты этноса российских немцев: национальные школы, периодика. Книгоиздание, театр, сельские и городские традиции, народные обычаи, обряды. Этнос, распылённый по лесам Урала и Сибири, по степям Казахстана и пустыням Средней Азии, лишился очень важных жизненных опор» [176].

В последующие годы, вплоть до крушения Советского Союза, многие города и целые регионы (например, Москва, Ленинград, Калининградская область, Таллин, Вильнюс, Рига, Клайпеда и др.) были для российских немцев закрыты, то есть, их там не прописывали. Скажите, а много ли вы знаете российских немцев адвокатов, режиссёров, журналистов, архитекторов, медиков, государственных деятелей, получивших образование в СССР в 50-е, 60-е, 70-е, да и в 80-е годы? Не напрягайтесь, если и вспомните одного-двух — уже прекрасно. В так называемые престижные вузы и факультеты российских немцев не принимали, что, естественно, не смогло не сказаться на общем интеллектуальном уровне народа, превращённого за годы советской власти из самого образованного в Российской империи в самый, как свидетельствовали публикуемые в открытой печати официальные статданные, малообразованный в СССР.

Общеизвестно, что в ХХ столетии отношения между Германией и Россией то улучшались, то ухудшались, в большинстве оставаясь напряжёнными. Но, пожалуй, лучше всякого историка или политолога об этом могут рассказать те российские немцы, которым чудом удалось дожить до преклонных лет. Ведь пресловутый указ, датированный августом 1941 года, был далеко не первым и, к сожалению, не последним, который обрекал этот народ на изгнание, лишения и муки.

Судьба распорядилась так, что в ХХ столетии российским немцам была уготована роль заложников, некой разменной карты, достоинство которой, по молчаливому, но, вне всякого сомнения, обоюдному согласию официальных Москвы и Берлина, оставалось весьма низким. И поэтому каждый раз, когда два колосса намеревались вступить в очередной свой «последний и решительный бой», между ними, как между молотом и наковальней, оказывались люди, которых в России считали и продолжают считать «немцами», а в Германии — «русскими».

Впрочем, скорбный путь, пройденный моим народом, хорошо виден из одного лишь перечисления указов, распоряжений и постановлений (причём далеко не всех) царского, советского и российского правительств, различных министерств, управ и ведомств, касающихся непосредственно российских немцев.

Вспоминаю, как в 1988 году главный редактор газеты «Нойес лебен» Владимир Чернышёв пригласил меня в свой кабинет, открыл сейф и, предупредив секретаршу никого не впускать, достал из него заметно потёртый сборник Ведомостей Верховного Совета СССР № 38 за 1941 год. Со словами: «Вот, почитай» протянул мнеЛак впервые собственными глазами я увидел полный текст Указа «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья».

Этот документ не имел официального грифа «Секретно», но даже ссылаться на него советской цензурой было запрещено. И потом, как можно было его цитировать, опровергать или рассуждать о нём, если самого указа ты не читал. Да ведь и в августе 1941-го, исключая выходившие в Немре-спублике газеты Nachrichten и «Трудовую правду», он нигде не публиковался.

В перестройку, ближе к кончине СССР, в прессе, прежде всего ориентированной на российских немцев, а также изданиях либерального направления стали появляться хранившееся раньше в спецхранах различные официальные документы, касающиеся репрессий, депортации, а также приглашения немцев в Российскую империю, прав и обязанностей колонистов, их образования, религии, воинской службы и т. п. По мере того как я их прочитывал, складывая в специальную папку, во мне всё более крепла мысль, что, пожалуй, ни один из народов, живших в Российской империи, затем в СССР, а теперь живущий в Российской Федерации, не удостоился даже четверти того внимания (пожалуйста, не путайте с заботой), которым власть наделила немцев. Что с формулировкой «Народ более всего упоминаемый в государственных карательных и репрессивных указах и постановлениях» их вполне можно занести в Книгу рекордов Гиннесса. Следующий вывод, к которому пришёл, — если выписать одни лишь названия этих указов, то получится лаконичный и мрачный план «блокбастера» о переселении и жизни немцев в Российской империи, затем в СССР и, наконец, в Российской Федерации. При этом ни в коем случае нельзя забывать и умалчивать факта, что российские немцы как народ сформировались именно в Российской империи, за сто лет до возникновения Германии как государства. Не стоит также забывать, что ни один из немцев, находившихся в России на государственной и военной службе, никогда не обвинялся в отсутствии российского патриотизма. Все они, включая родившихся за пределами России, в меру сил и способностей служили стране, всемерно содействуя её процветанию.