Никола Бональ - Толкиен. Мир чудотворца

И тут Бомбадил очень напоминает повелителя зверей Кретьена де Труа. К тому же, он еще и лесной владыка. Как отзывается о нем его супруга, таинственная красавица Золотинка, «ему подвластны леса и воды, холмы и долы… Том Бомбадил — всем хозяевам хозяин. Он знает наперечет все неведомые тропы, разгуливает по лесу и пляшет на холмах средь бела дня и темной ночи, никто и ни в чем ему не помеха».

Сам Бомбадил тоже говорит о себе загадками:

«Том из древней были: Том, земля и небеса здесь издревле были. Раньше рек, лесов и трав, прежде первых ливней, раньше первых бед и засух, страхов и насилий был здесь Том Бомбадил — и всегда здесь был он. Все на памяти у Тома: появление Дивных [эльфов], возрождение Смертных [людей], войны, стоны над могилами… Впрочем, это все вчера — смерти и умертвия, ужас Тьмы и Черный Мрак…»

Подобно Древню, Бомбадил — существо первозданное, возникшее в самом начале мироздания; существо, сохранившее в себе великую первородную силу, которой завидует даже Гэндальф. Бомбадил сродни фавну, лесному духу из «In illo tempore» — тех стародавних времен, когда мир был еще совсем юн. Потому–то он и хранитель леса, дикий дух, защитник природы и мира, каким был он еще до прихода в мир людей.

Напоминает Бомбадил и Зеленого человека, таинственного дикаря, схожего в чем–то с зеленым охотником из «Белоснежки» или зеленым рыцарем, испытывающим сэра Гавейна. Он сродни и духу земли, на которого уповают крестьяне, — духу плодородия. Зеленый цвет — цвет растительного царства, воды и пробуждения жизни. И «зеленый» Бомбадил в определенном, символическом, смысле — то же, что и Робин Гуд, выводящий из Шервудского леса заплутавших путников, или знаменитый исламский святой аль–Хидр, живое воплощение Провидения, указующего путь истинный заблудшим богомольцам. Он заслужил право на бессмертие, омывшись в источнике, и обрел магическую силу, о которой мы еще поговорим.

Помимо всего прочего, Бомбадил еще и певец. И тут небезынтересно вспомнить Нерваля:

«Юные девы водили на лужайке хоровод и пели старинные песни, которые переняли от своих матушек… Я был единственным юношей в их хороводе… И тут приметил я среди них высокую светловолосую красавицу — звали ее Адрианной. С того самого мгновения мною овладел тайный трепет… Адрианна пела одну из своих песен, исполненных печали и любви; то была песнь о разнесчастной принцессе, заключенной в замковую башню по воле отца в наказание за то, что смела полюбить».

Песни — это духовные узы, связывающие нас с прошлым. Старинные песни у Нерваля служат путеводными нитями нашей памяти, протянувшимися в поднебесье времен, давно минувших, где, по выражению Бодлера, расцвела красота.

У Толкиена, коротко говоря, песни подразделяются на три вида: эльфийские баллады — печально–ностальгические, воспевающие стародавние времена и канувших в Лету героев; удалые, жизнерадостные хоббитские песенки, в которых воздается хвала добрым напиткам и знатным яствам и славится развеселая жизнь дружного народца; и, наконец, песня Бомбадилова, воспевающая природу t и таящая в себе некие тайны. Вот, к примеру, какой песенке учит хоббитов Бомбадил, дабы в случае нужды они могли его кликнуть на помощь:

«Песня звонкая, лети к Тому Бомбадилу, Отыщи его в пути, где бы ни бродил он! Догони и приведи из далекой дали! Помоги нам, Бомбадил, мы в беду попали!»

Первое появление Тома Бомбадила тоже сопровождается песней и пляской:

«Поспешайте, малыши! Подступает вечер! Том отправится вперед и засветит свечи».

Песня эта предостерегательно–поучительная:

«Не пугайтесь черных вязов и змеистых веток — Поспешайте без боязни вы за мною следом!»

Разумеется, кому–то песни и стихи Толкиена могут не понравиться. Но не стоит забывать, что большинство из нас читает их в переводе, да и потом английские критики изрядно постарались, чтобы выставить песенно–поэтическую часть творчества Толкиена не в самом выгодном свете. Сам же Толкиен любил напевать разные песенки, к тому же речь у него была довольно скорая, и под конец жизни он многое наговаривал на диктофон. Да, он любил и музыку, и песни, будто следуя пословице: «Всяк поющий творит молитву дважды».

Что же до Бомбадила, то каким бы древним он ни был, ему совсем не одиноко: ведь в своем «медвежьем углу» живет он с красавицей Золотинкой:

«О тростинка стройная! Дочь реки пречистой! Камышинка в озере! Трель струи речистой! О весна, весна и лето, и сестрица света! О капель под звонким ветром и улыбка лета!»

Чуть погодя хоббиты услышат чарующее пение самой Золотинки, и Толкиен говорит о нем уже без всяких загадок:

«И сквозь мерный шум дождя откуда–то сверху — наверно, с ближнего холма — послышался голос Золотинки, чистый и переливчатый. Слова уплывали от слуха, но понятно было, что песня ее полнится осенним половодьем, как певучая повесть реки, звенящая всепобеждающей жизнью от горных истоков до морского далекого устья. Подойдя к окну, Фродо очарованно внимал струистому пению и радовался дождливому дню, нежданной задержке. Надо было идти дальше, надо было спешить — но не сегодня».

Золотинка с Бомбадилом живут в истинно сказочном мире, где речь льется звонкой песней, как было в далекую–далекую Предначальную Эпоху, когда звучала великая музыка, которую играли Айнур с Эру. И хоббиты вдруг представили себе это совершенно отчетливо:

«Их испуганный слух отворила совсем иная повесть — о временах незапамятных и непонятных, когда мир был просторнее и море плескалось у западных берегов, будто совсем рядом; а Том все брел и брел в прошлое, под древними звездами звучал его напев — были тогда эльфы, а больше никого не было».

Теперь–то понятны слова Гэндальфа, которые он произносит почти в самом конце книги:

«Словом, я вас вот–вот покину. Я хочу толком поговорить с Бомбадилом, а то за две тысячи лет как–то не удосужился. Говорят, кому на месте не сидится, тот добра не наживет. Я на месте не сидел, отдыха не знал, а он жил себе и жил в своих лесных угодьях. Вот и посмотрим, сравним: нам есть что рассказать друг другу».

Тот же Гэндальф сказал Элронду, когда тот пожалел было, что не позвал к себе на Совет Бомбадила, «древнего, как море, Безотчего Отца Заповедных Земель»:

«…над ним не властно Кольцо Врага. Йарвен [так эльфы звали Бомбадила] сам себе хозяин и властелин… Он замкнулся в своем Заповедном Крае, очертив зримые лишь ему границы…»

Бомбадил — живое воплощение аристотелева счастья: он принадлежит к числу самодовлеющих личностей. Этот лесной дикарь и его жена–нимфа будто создали себе отдельный сказочный мир в огромном и без того изумительном мире Толкиена. Оттого образ Тома Бомбадила поражает, быть может, даже больше, чем другие, не менее замечательные герои, — и этим он от них, собственно, и отличается.