Глеб Павловский - Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля

На пике кризиса мы увидели крах кредитов, набранных на мировом финансовом рынке вертикалью власти, — еще одно неслучайное сходство нашей Государственностис финансовым «пузырем». Их давали региональным банкам и бизнесам под гарантии вертикальной стабильности.

Вертикаль власти— это модель управления любой страной, более сложной, чем готов допустить ее политический центр.

Модель сработала — то есть мы получили отсрочку на время, достаточное, чтобы разобраться в устройстве управляемого объекта Россия. Но хорошо известно: отсрочки — человеческий наркотик. С тех пор отсрочки и их пролонгация — основа нашего политического планирования. «Управляемую демократию» никуда не ведут, она лишь регламент допуска/недопуска граждан к их суверенитету.

В чем трудность модели? В том, что внутренняя власть всегда зависима от глобальной конъюнктуры. Это модельное условие — суверенную Россию нельзя деглобализировать, не уничтожив.

Наш тип стабильности власти фактически — филиал глобализации и барометр положения дел с ликвидностью в мире. Но граждан России и их собственность при этом, увы, приходится исключить из списка игроков мировой экономики.

При конфликте с федеральным центром региональные режимы власти теряют выход на рынок кредитов, а их боссы рискуют потерей собственности, свободы, иногда жизни. Спасаясь, они берут на себя оплату проектов неугомонного центра, выступают благотворителями в пользу миллионеров, проводят мировые конгрессы и спартакиады, что привязывает их к федеральной agend’е. За спиной у локальных бюрократий неизлечимо болен местный бизнес, обремененный издержками, объема которых он заранее не знает.

Российская власть прячет политические риски в плюрализмеместных режимов для бизнеса.

Страх поломки всегда сопровождает нашу систему. Эти страхи клубятся в Кремле и в кремлевских провинциях — они складываются, множат друг друга. С одной стороны, у нас вполне модерная, даже постмодернистская Государственность; с другой стороны, она слишком явно временна. Она воспринимается как безальтернативный ландшафт, но ничуть не вселяет уверенности. Власть страхует короткие сделки по выживанию, но ее условия неточны и связаны с путаницей договоренностей.

В этой системе чувство временности и страх прорываются в виде нелепых, чаще симулируемых угроз— революции, путча, гражданской войны. Симулянтов терпят и иногда оплачивают.

Не стоит упрощать нашу власть. Слабость, корысть и азарт соединяются в нас с энергичностью миссии. Путин с первых дней начал поиск центрального движка — схемы финансового самообеспечения новой власти. Это не объяснить одним властолюбием или корыстью, хотя, естественно, новая власть управлялась как бизнес — другого образа правления команда просто не знала.

Бизнес Кремля связан с превращением суверенитета России в основной актив. Это дело рискованное. Зато, выйдя на мировой рынок, суверен-коммерсант монополен — никто не сделает бизнес в обход центра. Суверенитет предоставляет для крупного бизнеса леверидж — «плечо», позволяющее развить бизнес в сверхкрупный.

Сто миллиардеров РФ — блестящая придворная свита для власти. Вопреки общепринятому мнению, эти люди не воровали — они рисковали и, сделав ставку на Путина, выиграли.

Каждый может выйти из игры: границы открыты, вали!©. В конце концов, покинув Россию, можно делать в нее инвестиции, более защищенные от личных рисков. Но даже из Лондона бизнес ведут по суверенным правилам власти — обойти ее рынок не даст и тем, кто ее ненавидит. Эмигрант-миллиардер останется частью мира, обслуживающего финансовую архитектуру России. Мир и торговля с ним — наш сервисный агрегат, вроде искусственной почки.

Путин выстроил систему, а та его самого обратила в аксессуар. Финансовое обеспечение власти требует ее признания за рубежом — и легитимность Путина обязана быть глобальной! Искаженное эхо этой мысли — часто повторяемый (ложный) тезис, будто Путин ушел из Кремля, чтобы «успокоить Запад».

Конституционность для нас не имидж, а технический параметр базовой схемы.Для жизнеспособности любой будущей власти в Кремле нужно полноправное присутствие России на мировых сырьевых и финансовых рынках. А те политизированы, уязвимы для выборных стрессов; зависят от ненадежной конъюнктуры. Чтобы не обрушить российский бюджетный цикл, надо двигаться в рамках «глобально приемлемого». Здесь связь между амбициозной мюнхенской речью Путина в начале 2007 года и его же московской речью в конце 2007 года, где он объявил, что третьего срока подряд не будет, а новым президентом России — его решением! — станет прогрессивный молодой человек.

Конечно, Путин рискует. Но, рискуя, он отстаивает место на рынке, даже в кризисном финале десятилетия. Первые 100 дней Медведева оказались невероятно успешными для молодого и прогрессивного президента. Та полоса медведевского везения не случайна. Мы увидели во всем блеске синергетику гениальной власти. Путин первых лет медведевского президентства явно наслаждался происходящим. С его точки зрения, власть его с 2008 года не умалилась, а выросла — и он был прав.

Вертикаль властина месте, но рынок ее не на месте. Рынок-мир уже не модерируется Америкой предсказуемо, как недавно. С другой стороны, произвол вмешательства в него превысил всякое понимание (ливийская колониальная война Саркози — Камерона). При всем активизме мы боимся открытых действий. Если ливийский стиль — войны-импровизации, «хочувойны»— повсюду войдет в стандарт, суверенной торговле властью на мировом рынке придется трудно. Но пока у России есть место службытыладля мировых игроков, и на этом мы продержимся еще одно-два президентства. А за это время стрясется еще несколько революций (лишь бы не у нас!), войн, цунами и ураганов…

Не будем пренебрегать творящей силой случайностей в процветании российской экономики катастроф.

Волюнтаризм— сокровенный принцип путинской системы; она предельно волюнтаристична, не желая слышать о «реальном устройстве общества». Система изгнала идейные споры и вопросы о том, каковы группы интересов в обществе. Тема реальности ушла из поля дискуссий. У нас неприлично обсуждать реальные интересы реальных групп — мы обсуждаем только их государственное значение.