Веслав Гурницкий - Песочные часы

Такая участь не является для таиландских детей чем-то необычным. Тысячи их работают в качестве домашней прислуги или на фабриках, хотя по закону нельзя брать на работу детей моложе двенадцати лет. По данным властей, от пяти до семнадцати тысяч фабрик и кустарных мастерских в одном только Бангкоке используют труд малолетних. Они нанимают главным образом детей, сплошь и рядом нарушают любые предписания, которыми регулируются продолжительность рабочего дня, санитарные условия и техника безопасности. Детей обычно продают на фабрики за сумму от пятидесяти до ста долларов, что является нешуточным дополнением к доходу в семьдесят пять центов в день, которые приходятся на крестьянское хозяйство. Родители, продающие своих детей, не обязательно жестоки: они просто очень бедны и ничего не знают об условиях труда в Бангкоке. Кроме того, они верят обещаниям бессовестных посредников, что будет проявлена необходимая забота о детях.

Посреднические агентства (скупающие детей у крестьян) и предприятия, процветающие благодаря эксплуатации малолетних, зачастую действуют с официального разрешения. Прэча Аттхавипат, бывший начальник отдела фабричной инспекции, открыто признает, что многим подпольным предприятиям позволено работать «в порядке компромисса», так как они являются неотъемлемой частью таиландской экономики. «Если бы мы употребили крайние средства, чтобы ограничить эксплуатацию детей, большинство этих предприятий обанкротилось бы, что повлияло бы на судьбу тысяч людей, занятых в родственных отраслях». Даже когда делается попытка ввести в жизнь предписания закона, хозяева предприятий, эксплуатирующих детский труд, на это совершенно не обращают внимания. «Нам приходится проявлять эластичность в отношении действующих предписаний во имя экономического развития», — говорит Аттхавипат.

Конфетная фабрика, на которой работала Мэм, служит хорошим примером. На фабрику приехала наконец полиция, по требованию министерства труда, которое обещало начать следствие против хозяина и против посреднического агентства, доставлявшего невольническую рабочую силу. «Их действия были в высшей степени бесчеловечны», — заявил генеральный директор министерства труда Вичит Сэнтонг. Это было восемь месяцев назад. До сих пор нет никаких результатов. Хозяин фабрики находится на свободе, внеся залог, и, по-видимому, не соизволит явиться на процесс, пожертвовав залогом. Правда, полиция вытянула «показания» из хозяев посреднического агентства, но вскоре обвинения с них были сняты — без указания причин.

Девочки с фабрики помещены в Центр опеки в Пхатхае, субсидируемый министерством социального обеспечения, на время, пока родители не заберут их обратно. Большинство девочек ждут этого месяцами. «Мы теряем здесь нашу жизнь», — говорит десятилетняя Чан.

Нет уверенности, что, покинув Центр, девочки не будут снова проданы на другую фабрику, которая тоже работает, эксплуатируя детский труд».

CLXXXVI.Это не жанровая зарисовка в духе Диккенса. Так на самом деле выглядит и сегодня социальная действительность в большинстве стран Юго-Восточной Азии. Ее редко замечают туристы, любующиеся пагодами и всякими экзотическими чудесами. В статистических данных этого района мира она тоже не отражена. Сведения о ней лишь редко попадают на страницы респектабельных журналов, где самые утонченные умы нашего столетия всесторонне обсуждают тайны структурализма или издеваются над примитивностью всяких идеологий.

Значит, так и останется на веки вечные? Значит, на протяжении всего обозримого будущего Азия должна по-прежнему быть таким же пеклом, каким она была в тридцатые и в пятидесятые годы, а может быть, и еще худшим пеклом, если принять во внимание прирост населения и слишком низкие темпы экономического роста?

Неужели выбирать приходится только между продажей детей и безумием «культурной революции» в китайском или кампучийском варианте? Неужели из-за того, что логика мышления Пол Пота привела в итоге к человекоубийству, следует признать, что единственная альтернатива ему — это пассивное одобрение такой системы, которая не может обойтись без каторжного детского труда?

Я бы много, очень много дал, чтобы знать ответ на этот вопрос, прежде чем поставлю когда-нибудь последнюю точку в последней предназначенной для печати фразе.

Всегда можно сослаться на кубинский или вьетнамский пример и убедить самого себя, что есть все-таки какой-то выход из порочного круга нищеты и бедствий. Можно самому себе объяснить, что аберрации, период безумств, даже инволюционного регресса выпали на долю и некоторых других революций и что нельзя судить о великих исторических движениях на основе небольших в конечном счете отрезков времени. Можно найти множество рациональных аргументов, которые позволят кампучийские события признать страшным, но единичным эпизодом, не имеющим, в сущности, слишком большой идеологической значимости, ибо террор нигде не может длиться бесконечно.

Но не все, однако, могут судьбу отдельного человека рассматривать в перспективе многих поколений. Дети, которых продают на фабрики отупевшие от голода крестьяне, мучения стариков и бедствия женщин, океан страданий и обид, с которыми мир не хочет и не умеет справиться, — все это не располагает к хладнокровному анализу. Нужда и горе подлинных, не вымышленных «условий человеческого существования» — в Азии или где-либо еще — непрерывно ставят перед нами страшный вопрос: а не выиграл ли Ариман [73] Ариман — бог зла, тьмы, лжи и уничтожения в древнеперсидской религии (маздеизме). своего сражения за души жителей нашей планеты?

CLXXXVII.Теперь только о возвращении. Молчаливые, закутанные женщины в Карачи, скука, и ужас пустынного ислама. Потом пронизывающий элегантный холод Берлина. Наутро только час полета над диковинным, совершенно белым пространством — и варшавский аэродром Окенце. Ну, какие впечатления от Кампучии? Впечатления? Нет никаких впечатлений. Во всяком случае, ничего подходящего для рассказа за рюмкой водки или по радио. А что у вас? Ах, нормально, дружище. Не устроили, не завезли, сказали, отменили, подорожало, не вышло. Говорят, что…

CLXXXVIII.Я вернулся из Индокитая 28 февраля 1979 года. 5 марта выступил в Хельсинки, на Всемирной конференции солидарности с Вьетнамом, которая была организована Всемирным Советом Мира.

Я подробно рассказал обо всем, что видел в Кампучии. Восьмистам делегатам, среди которых были заместитель премьер-министра Финляндии и несколько послов. Показал крестьянский нож с пятнами человеческой крови, взятый в пномпеньском госпитале. Показал китайские боеприпасы, найденные рядом с черепами в Прейвеете, осколки китайских артиллерийских снарядов, привезенные с фронта, из-под Лаокая, подобранные на улицах фотографии уничтоженных людей, пачку с миллионом риелей, осколок мозаики XI века, оставшийся от разрушенной пагоды.