Т Позднякова - Виновных нет (Ахматова и Гаршин)

Для Ахматовой главным аргументом в пользу душевного расстройства Гаршина были, видимо, его "самооправдательные галлюцинации": он рассказывал, что ему являлась во сне покойная жена и просила его не жениться на Ахматовой.{54}

Тот симптом, по которому Ахматова ставила Гаршину клинический диагноз, применительно к себе -- поэту она расценивала как проявление мистического откровения. В заметках о Николае Гумилеве Ахматова писала:

"Три раза в одни сутки я видела Н С во сне, и он просил меня об этом".{55} "Об этом" -- о сохранении его творческого наследия. И в середине 1920-х гг. Ахматова вместе с П.Н.Лукницким занялась собиранием гумилевского архива.

А вот запись Лукницкого от 12 апреля 1925 г.:

"АА рассказывает, что сегодня ночью она видела сон. Такой: будто она вместе с Анной Ивановной, Александрой Степановной, с Левой у них в доме на Малой, 63. Все по-старому. И Николай Степанович с ними. АА очень удивлена его присутствием, она помнит все, она говорит ему:

"Мы не думали, что ты жив. Подумай, сколько лет! Тебе плохо было?" И Николай Степанович отвечает, что ему очень плохо было, что он много скитался -- в Сибири был, в Иркутске где-то. АА рассказывает, что собирается его биография, о работе. Николай Степанович отвечает: "В чем же дело? Я с вами опять со всеми. О чем же говорить?"

АА все время кажется, что это сон, и она спрашивает беспрестанно Николая Степановича: "Коля, это не снится мне? Ну докажи, что это не снится!.."" {56}

Из "Поэмы без героя": "А ведь сон -- это тоже вещица...", "И особенно, если снится/ То, что с нами должно случиться..."

Провиденциальны были сны Ахматовой -- как и ее поэзия, но Гаршину в провиденциальности она отказывала.

Однако смерть его связалась для Ахматовой с мистическим событием: 20 апреля 1956 г. она заметила глубокую трещину на брошке-камее под названием "Клеопатра". Эту брошку когда-то ей подарил Гаршин. 20 апреля 1956 г. и оказалось датой его смерти.{57}

Неизвестно, читал ли Гаршин Ахматовой свои стихи. Он сам к ним серьезно не относился. Но на страницах книги Ю.Германа "Дело, которому ты служишь" сохранилась строфа послания Гаршина "Другу-прозектору". Вот это послание:

Милый Вальтер, я только прозектор,

Духовник уходящих теней,

А стихи -- это узенький сектор

В диаграмме часов и дней.

Но когда оборвутся все нити

И я лягу на мраморный стол,

Будьте бережны, не уроните

Мое сердце на каменный пол.

Ахматова пережила Гаршина на десять лет.

Незадолго до смерти он записал в своем дневнике: "На стереотипный вопрос о том, как я себя чувствую, мне хотелось бы ответить словами Анны Андреевны:

"И была эта тема,

Как раздавленная хризантема

На полу, когда гроб несут"".

Владимир Георгиевич Гаршин остался в поэзии Анны Ахматовой. Остался явными посвящениями и скрытыми аллюзиями.

Первым стихотворением, связанным с его именем, видимо, надо считать четверостишие, впервые публикуемое в этом издании: оно было записано рукой Ахматовой в дневнике Гаршина.

В.Г.

Из каких ты вернулся стран

Через этот густой туман?

Или вижу я в первый раз

Ясный взор прощающих глаз?

1937

Здесь слышится перекличка с отрывком под названием "Из Ленинградских элегий" {58}: "О! Из какой великолепной тьмы,/ Из самой окончательной разлуки/ Вернуться можно". Н.В.Королева датирует эти строки 1956-м г., предполагая их связь с темой "невстречи" Анны Ахматовой с Исайей Берлином {59}.

"Из каких ты вернулся стран..." Что это? Появление "Гостя из Будущего"? Возвращение давно потерянного: "...предчувствую встречу вторую,/ Неизбежную встречу с тобой." (1913)? Узнавание ожидаемого и наконец воплощенного: "Прости, прости, что за тебя/ Я слишком многих принимала" (1915)? Или услышанная мольба о прощении: "Прости меня теперь. Учил прощать Господь" (1916)?

Мотив вины и прощения.

Тот же мотив -- в другом неизвестном стихотворении Ахматовой {60}:

За всю неправду, сказанную мною,

За всю мою возвышенную ложь

Когда-нибудь я казни удостоюсь,

Но ты меня тогда не проклянешь.

Но ты, меня любивший столько весен,

Но ты, меня обретший в мраке сосен,

Мне ведомо, что ты меня поймешь.61

24 III 41г.

Впрочем, остается некоторое сомнение в авторстве Ахматовой, так как нет автографа этого стихотворения. Его записала Андриевская в своем дневнике -- в числе других ахматовских стихов.{62}

Вероятно, стихотворение обращено к Гаршину. Март 1941-го -- четвертая годовщина их близости.

Тема "непрощенной лжи" впервые прозвучала в 1911 г. в стихах из сборника "Вечер" "Три раза пытать приходила".

"Великолепная тьма", "густой туман", "мрак" -- многозначные образы ахматовской поэзии: толща времени, бездна, обещание света, еще не проявленная жизнь.

Виновному, предавшему, не прощенному не найти выхода из мрака: "Сам заблудился и, возжаждав сильно,/ Источника во мраке не узнал" ("В тот давний год, когда зажглась любовь.", 1921).

"Мрак" для Ахматовой есть и то первозданное состояние, в котором души неразлучны и неразделимы: "... я делил с тобою/ Первозданный мрак" ("Пролог, или Сон во сне", 1963). Далее в "Прологе": "Где б ты ни был, ты делил со мною/ Непроглядный мрак..."

Может быть, прежде всего Гаршин, а уж потом Берлин стоит за лирическим героем созданной в Ташкенте, сожженной в послевоенном Ленинграде пьесе "Энума элиш", частично восстановленной в 196О-е гг. под названием "Пролог, или Сон во сне". {63}

В строках "Пролога" можно расслышать антитезу стихотворению из дневника Андриевской: "Прокляну, забуду, дам врагу,/ Будет светел мрак и грех прекрасен." -- "Но ты меня за то не проклянешь".

"Светел мрак и грех прекрасен" -- вновь соседство слов, противоречащих друг другу по смыслу, рождает новый смысл: наличие вины, не ожидающей прощения.

В 1944 г, в Ташкенте, за месяц до возвращения в Ленинград, Ахматова написала стихотворение:

Справа раскинулись пустыри,

С древней, как мир, полоской зари.

Слева, как виселицы, фонари.

Раз, два, три.

А надо всем еще галочий крик

И помертвелого месяца лик

Совсем ни к чему возник.

Это -- из жизни не той и не той,

Это -- когда будет век золотой,

Это -- когда окончится бой,

Это -- когда я встречусь с тобой.

Адресат этого стихотворения также Гаршин. А то, что оно "описывает ташкентский пейзаж, не противоречит возможности узнать в нем шекспировские декорации", -- пишет Р. Д. Тименчик.{64} И отмечает неожиданное совпадение последних строк стихотворения с первыми строками "Макбета", похожие приметы обещанных событий и "галочий крик", указывающий у Шекспира (в переводе Пастернака) на скрытого убийцу. Исследователь видит в этом стихотворении одну из сквозных тем ахматовской поэзии -- чувство тайной вины, "ведомое одной героине", из которого "во многом вырастает вся "Поэма без героя"". Он обращает внимание на то, что в экземпляре поэмы, посланном Ахматовой осенью 1943 г. из Ташкента в Ленинград Гаршину, был эпиграф из "Макбета" -- слова врача о леди Макбет: "Небу известно то, о чем она знает".{65}