Т Позднякова - Виновных нет (Ахматова и Гаршин)

Это могло быть интересно Ахматовой, ведь и в истории своей семьи она хотела видеть, говоря словами Берлина, "сверкание мечей" {78}: моряки, морские разбойники, пираты, интеллигенты, связанные с революционерами-народовольцами.

Ахматова и Гаршин -- сближение начал и встреча в одном поколении. Из "Прозы о Поэме": "Такой судьбы не было ни у одного поколения, а может быть, не было и такого поколения..."

Судьба поколению была обещана событиями Русско-японской войны.

Непосредственно участвовали в этой войне старшие брат и сестра Гаршина -- Михаил и Вера Гаршины. {79}

Из поэмы "Путем всея земли":

Черемуха мимо

Прокралась, как сон,

И кто-то "Цусима!"

Сказал в телефон.

Ахматова называла Цусиму "первым ужасом" своего поколения. {80}

Определила судьбу поколения Первая мировая:

Окопы, окопы, -

Заблудишься тут!

От старой Европы

Остался лоскут,

Где в облаке дыма

Горят города...

Юность Гаршина, выпавшая на годы Первой мировой и Гражданской войны, -исторический комментарий к этим строкам поэмы "Путем всея земли".{81} Есть основания полагать, что тогда на военных дорогах судьба столкнула Гаршина с М.Булгаковым и М.Волошиным.{82} Гаршина упоминает в своем письме от 13 сентября 1914 г. Блок.{83}

К Гаршину обращены и написанные в 1942 г. в Ташкенте два стихотворения Ахматовой о Второй мировой, которые она первоначально предполагала включить в один цикл {84}:

Глаз не свожу с горизонта,

Где мятели пляшут чардаш.

Между нами, друг мой, три фронта:

Наш и вражий и снова наш.

Я боялась такой разлуки

Больше смерти, позора, тюрьмы.

Я молилась, чтоб смертной муки

Удостоились вместе мы.

***

С грозных ли площадей Ленинграда

Иль с блаженных летейских полей

Ты прислал мне такую прохладу,

Тополями украсил ограды

И азийских светил мириады

Расстелил над печалью моей?

Трагедия разделенности и утешение. Чуковская писала, что в черновике за последним шестистишием следовало: "Я твоей добротой несравненной." {85}.

Под азийскими звездами Ахматова закончила первую редакцию "Поэмы без героя". "Эпилог" -- о войне и блокаде -- имел посвящение "Городу и Другу".

14 апреля 1943 г. Ахматова отправила "Поэму без героя" в Ленинград Владимиру Георгиевичу.{86}

Непосредственно к Гаршину в "Эпилоге" обращены были строки:

Ты мой грозный и мой последний,

Светлый слушатель темных бредней,

Упованье, прощенье, честь.

Предо мной ты горишь, как пламя,

Надо мной ты стоишь, как знамя,

И целуешь меня, как лесть.

Положи мне руку на темя,

Пусть теперь остановится время

На тобою данных часах.

Нас несчастие не минует,

И кукушка не закукует

В опаленных наших лесах.

"Пусть теперь остановится время" -- вероятно, отсылка к "Фаусту": "Остановись, мгновенье, ты прекрасно". И одновременно -- спокойное приятие несчастья как данности. В некоторых вариантах "Поэмы" перед "Эпилогом" стоял эпиграф из Хемингуэя: "Я уверена, что с нами случится все самое ужасное".

В 1944 г. Ахматова сняла посвящения Гаршину в "Поэме без героя" и кардинально изменила смысл адресованных ему строф {87}:

Ты не первый и не последний

Темный слушатель светлых бредней,

Мне какую готовишь месть?

Ты не выпьешь, только пригубишь,

Эту горечь из самой глуби -

Это нашей разлуки весть.

Не клади мне руку на темя -

Пусть навек остановится время

На тобою данных часах.

Нас несчастие не минует

И кукушка не закукует,

В опаленных наших лесах...

В черновиках Ахматовой сохранились строки {88}:

Я еще не таких забывала,

Забывала, представь, навсегда.

Я таких забывала, что имя

Их не смею теперь произнесть,

Так могуче сиянье над ними,

(Превратившихся в мрамор, в камею)

Превратившихся в знамя и честь.

Март 1961

Слова эти откликнулись эхом голосов из "Пролога": "Имя твое мне сейчас произнесть/ смерти подобно.", "Не таких и на смерть провожала,/ Не такого до сих пор виню".

В цикл "Трещотка прокаженного" Ахматова включила два стихотворения, написанных летом 1944-го, непосредственно после разрыва с Гаршиным. Эти стихотворения интонационно различны -- гневное неприятие судьбы, и чувство обреченности:

Лучше б я по самые плечи

Вбила в землю проклятое тело,

Если б знала, чему навстречу,

Обгоняя солнце, летела.

***

Последнее возвращение

У меня одна дорога:

От окна и до порога.

Лагерная песня

День шел за днем -- и то и се

Как будто бы происходило

Обыкновенно -- но чрез все

Уж одиночество сквозило.

Припахивало табаком,

Мышами, сундуком открытым

И обступало ядовитым

Туманцем...

"Ядовитым туманцем" обернулся "густой туман" из четверостишия в дневнике Гаршина.

Бескомпромиссно звучит голос Ахматовой в стихах, которые в рукописи датированы январем 1945 г., но озаглавлены "Без даты": "А человек, который для меня/ Теперь никто {89}." "Без даты", может быть, потому, что хотя прошло более полугода со времени разрыва, но обида неизбывна.

Ахматова вернулась из Ташкента, по словам М.И.Алигер, "преображенная, молодая и прекрасная"{90}. Страшным призраком показался ей человек, переживший блокаду и потерявший способность разделить с ней ее новую молодость. Страшным призраком показался и ее несчастный город. И другу и городу она ставит свой "диагноз".

Л.В.Яковлева-Шапорина, встретившая Ахматову на улице, записала в дневнике 22 сентября 1944 г.: "Она стояла на углу Пантелеймоновской и кого-то ждала. Она стала грузной женщиной, но профиль все тот же или почти. Что-то есть немного старческое в нижней части лица. Разговорились: "Впечатление от города ужасное, чудовищное. Эти дома, эти 2 миллиона теней, которые над ними витают, теней, умерших с голода. Это нельзя было допустить, надо было эвакуировать всех в августе, в сентябре.

Оставить 50 000 -- на них бы хватило продуктов. Это чудовищная ошибка властей. Все здесь ужасно. Во всех людях моральное разрушение, падение. (Ахматова говорила страшно озлобленно и все сильнее озлобляясь. Все ненормальные. . Все здесь ужасно, ужасно"". {91}

Через два года Ахматова переплавила в поэзии ужас перед пережившим блокаду Ленинградом: "И я свой город увидала/ Сквозь радугу последних слез". Это в стихах, в которых она отметила "Вторую годовщину" возвращения из Ташкента и разрыва с Гаршиным. Здесь ее собственной "обиды и разлуки боль" неожиданно перебивается образом чужого страдания:

Нет, я не выплакала их.

Они внутри скипелись сами.

И все проходит пред глазами

Давно без них, всегда без них.

..........................

Без них меня томит и душит

Обиды и разлуки боль.

Проникла в кровь -- трезвит и сушит

Их всесжигающая соль.

Но мнится мне: в сорок четвертом,

И не в июня ль первый день,