Эксперт Эксперт - Эксперт № 26 (2013)

На первый взгляд такой по-сингапурски жесткий метод борьбы с воровством и коррупцией оказался очень эффективен. Воровать действительно перестали: чисто физически все неподходящие общественные элементы исключались из социума — изолировались в тюрьмах, а оставшиеся не воровали из страха наказания. Однако дальнейшее развитие событий в Грузии показало, что столь радикальное выжигание недостатков менталитета дает неожиданный результат. Когда слишком большая часть населения сидит в тюрьме, то в обществе складывается нездоровая ситуация: у всех сидящих есть родственники, разумеется сочувствующие им и в душе не согласные с судебным решением. Уволенные Саакашвили бывшие сотрудники ГАИ и правоохранительных органов тоже никуда не исчезли и не перевоспитались, а пополнили ряды потенциальных врагов системы. В подобной ситуации, чтобы поддерживать стабильность, правительство вынуждено все более ужесточать режим (именно так действовал Саакашвили в последние годы своего правления), что вызывает неприятие значительной части населения, и в какой-то момент количество недовольных достигает критической массы, но из-за давления и страха это не имеет открытого выражения. В результате происходит вспышка социального недовольства, и удивленный правитель обнаруживает, что подавляющее большинство населения мечтает о его отставке. Нечто подобное произошло с Михаилом Саакашвили. Ситуация была усугублена тем, что искра народного негодования вспыхнула именно из-за бесчеловечного обращения с заключенными в тюрьмах. Оказалось, что, стремясь быстро исправить грузинские нравы, Саакашвили перегнул палку. Достигнутый им результат оказался неустойчивым химическим соединением, так как настоящее реформирование общества — это всегда постепенный процесс улучшения общественных нравов, которого по крайней мере в христианской системе ценностей невозможно достичь массовыми посадками и устрашением.

Монополия на коррупцию

Противники Саакашвили считают, что власти использовали борьбу с коррупцией для шантажа бизнесменов и пополнения бюджета. В юридической практике существует такое понятие, как процессуальное соглашение, — в Грузии оно означало, что подсудимый платит штраф и избегает тюремного заключения. Только за четыре первых месяца 2004 года прокуратура вытрясла из бывших соратников Эдуарда Шеварднадзе25 млн долларов. Массовым применением этой нормы здесь гордятся. «Практически все представители старой власти, которые тогда попались на коррупции, были отпущены на свободу за очень большие денежные компенсации в госбюджет, — рассказывал Михаил Саакашвили. — Например, у нас была серьезная задолженность по пенсиям. И зять Эдуарда Шеварднадзе, который тоже был задержан, выплатил людям долг за три месяца. Отдал десятки миллионов в госбюджет и начальник железной дороги. А руководитель Контрольной палаты остался без своего огромного загородного дома». Однако помимо высокопоставленных коррупционеров эти соглашения вынуждены были подписывать и обычные заключенные, не обладавшие капиталами. Практика оказалась настолько широкой, что заключенных стали навещать представители банков, предлагавшие кредит под залог имущества. Теперь, когда стало известно, чем оборачивалась политика «нулевой терпимости» в местах заключения, хорошо понятно, как заключенных мотивировали к покупке свободы.

Между тем окончательно доверие населения к полиции было утрачено, после того как власти стали использовать ее в своих целях — для личного обогащения и подавления оппозиции.

Как выяснилось, столь рьяная борьба с воровством и коррупцией на низовом уровне (среди обычных граждан и чиновников мелкого и среднего звена) привела к «монополизации коррупции». Руководство страны, найдя управу на все проявления нечестности своих подчиненных, со своими собственными пороками не справилось. Политическая элита постепенно сконцентрировала в своих руках все имеющиеся активы. Часть удалось прибрать к рукам под разговоры о борьбе с криминалом — например, транспортные перевозки в столице. У тех же предпринимателей, которые работали легально, бизнес отнимали с помощью правоохранительных органов.

Любопытно, что сначала в стране были созданы практически идеальные условия для ведения бизнеса, власти сняли ряд ограничений и упразднили контролирующие органы — даже санэпидемстанцию. В Грузию потянулись и предприниматели из соседних стран, прежде всего из Армении. Однако когда бизнес вырастал, к предпринимателю приходили серьезные люди и предлагали либо делиться, либо попросту продать дело за бесценок. Бизнесмены косяками шли в прокуратуру и «дарили» бизнес государству. Спорить было бесполезно — несговорчивым часто подкидывали несколько граммов героина, и они получали срок с конфискацией имущества. В итоге крупный бизнес практически полностью контролировался представителями Единого национального движения. «Они им либо владели, либо заставляли бизнесменов оплачивать различные партийные мероприятия», — говорит Владимир Папава.

Иностранные инвесторы прекрасно видели методы работы грузинских властей. Неудивительно, что в «процветающую демократическую Грузию» иностранный бизнес шел не очень охотно — объем прямых иностранных инвестиций с 2004-го по 2012 год вырос лишь с 0,5 млрд до 0,9 млрд долларов.

Без русского трудно

Еще одним важным элементом формирования нового грузинского гражданина стала языковая политика, впрочем, кажется, совсем не удавшаяся. У небольших народов, говорящих на своих собственных языках, всегда существует второй язык большого соседа, с помощью которого они осуществляют связь с мировой цивилизацией и культурой. Для Грузии таким языком исторически был русский, и на протяжении нескольких столетий русская и грузинская культуры служили источником взаимного обогащения. Однако Михаил Саакашвили, стремясь вывести Грузию из-под пагубного российского влияния и присоединить ее к западному миру, поставил перед собой задачу устранить русский язык из грузинского культурного пространства и перейти на английский.

«Мы признаем и обожествляем принципы, которые признает Запад», — пояснял президент. «Новый грузин» обязательно должен был говорить по-английски — для этого власти выписывали из-за границы преподавателей и стимулировали собственных учителей. «Через пять-шесть лет практически все, кто еще может изучать языки — наверное, это люди до 40–50 лет, но тут все от человека зависит, — станут англоязычными, и это не какой-то каприз, а важное условие, чтобы получать современную информацию, знать, что происходит в мире», — говорил Саакашвили в 2010 году. По мнению властей, переход на английский язык решал несколько задач — в частности, способствовал евроинтеграции Грузии и помогал справиться с этническим сепаратизмом в ряде регионов страны.