Александр Силаев - Гуманная мизантропия

Вот так. Исключения, как и должно — подтверждают правило. То есть если резюмировать первое — « текст слишком длинный ». Если резюмировать второе — « автор не живой ». Оба обстоятельства — назовем их внешнее и внутреннее — прекрасно сочетаются.

Что с этим делать? Ничего.

Слово и смысл никуда не деваются.

Они начинают работать на сопредельные области.

Те, где выше плотность высказывания. Где автор еще живой. Или хотя бы пытается.

Писатель, говорю, это не профессия. По крайней мере, здесь и сейчас. Вот представьте, что маляр чего-то покрасил, а потом ему говорят — молодец, сейчас будет рулетка: если выпадет число 7, ты получишь за это деньги. Какая же это профессия? Я не к тому, что профессиональные писатели получают мало, хотя и это тоже. Я к тому, что само попадание в профессионалы — это рулетка, и даже не цвет, не дюжины, это число . По формальным критериям, по тексту — все шорт-листеры премии «Дебют» профессиональные авторы. А по жизни — хрен знает кто.

Есть авторы, которые делятся скорее пафосом-настроением, и авторы, которые дают смысл-толчок. Выразительность в смысле литературного стиля нужна скорее первым, а вторым признателен за лаконизм, легкость речи, отсутствие виньеток. Все ребята хороши, но… хочется быть автором второго разряда. Заранее согласен с утерей стиля. Шут с ним.

Есть такой писательский императив «можешь не писать — не пиши». Чтоб не работать вымученной обезьяной себя самого, не заслонять подлинные возможности, и т. п. Я бы добавил: «можешь не думать — не думай». По той же самой причине. Я вот думаю, когда могу без этого обойтись — и что? Бр-р-р. Лишнее получается.

Кажется, у Фуко было понятие трансдискурсивности. Когда автор создает своим текстом долгий разговор, манеры мышления и письма, массу текстов за себя и против. Маркс, Ницше, Фрейд, и т. д. То же самое всяко можно наложить на литературу. Пушкин, разумеется. Гоголь там, Достоевский. Братья Стругацкие, от коих пошла интеллигентски читаемая фантастика.

Вот подумалось о трансдискурсивной роли Лимонова… Грех сказать, в связи с чем… «Дневник неудачника» — как некая квинтэссенция и «Эдички», и всего раннего. И вот примерно такая фраза оттуда, за буквальную точность не ручаюсь: «Я в тебя кончил, сказал мне негр Джонни. Ну кончил и кончил, подумаешь». Мне вот отсюда кажется совершенно великолепным слово «подумаешь», не «негр Джонни», не «кончил». А вот это «подумаешь». Как знак спокойного отношения, введения чего-то в норму. То есть в русской литературе, конечно, кончали и до того. Даже допускаю, что с участием негров. Но вот это «подумаешь» — либо я ошибаюсь, либо это совершенно революционная интонация. Трансдискурсивность, бляха.

Писал я некогда прозу. Беллетристику. А чего писал — сам не знал. Мне говорили, что это, например, фантастика. Ну пусть будет фантастика, соглашался я… Если тут наливают фантастам — это фантастика. Еще меня как-то определили «сатирой и юмором». И я поехал по номинации «сатира и юмор».

Если же надо было определяться самостоятельно, я говорил что-то вроде «ну, постмодерн». Потом мне как-то ударило в голову, что постмодерн — это плохо. Ну не то, чтобы плохо — не изюм, скажем так. Я начал стоять к нему с другого конца. Тогда я начал презентовать себя длинно и выспренно.

Вот, говорю, книжный магазин. Представили себе? Вот стоит шкаф со всяким дерьмом на 95 % — это криминальный роман, или детектив. Если бы у меня была книга, меня бы туда не поставили. Вот стоит шкаф с 90 % дерьма — это любовный роман, и меня бы туда не взяли. Вот стоит шкаф с дерьмом на 70–80 % — это фантастика. И туда бы меня не взяли. А вот стоит одинокий шкаф, там Пелевин, Астафьев, Сорокин, Улицкая и прочая как бы настоящая литература. Явного дерьма там не более 20 %. И вот моя книга — если бы у меня была книга — стояла бы в этом шкафу.

Потом у меня появилась книга, и ее поставили в этот шкаф.

Но все равно так представляться нельзя. Это ведь понты, а не жанр. Тебя ведь не спрашивают, «а какие у тебя понты».

И лишь недавно понял, как можно. «Феноменология ада в комиксах». Кого-то режут, мочат, сходят с ума — но весело так, по доброму. Как-то по-детски радостно. Все равно — ад.

Наверное, безответственно так писать.

Как я понял, что «постмодерн не изюм», понял про безответственность. Проза от лукавого, так сказать. Я не говорю, что плохая. Лукавый не лох, он просто лукавый. Впадая сейчас в очередные понты, мог бы сказать, что писал в соавторстве — с мелким и вполне себе креативным бесом. В чем не раскаиваюсь.

Просто сейчас не пишу.

Не от переизбытка ответственности, впрочем. Не от великого разногласия с бесами. Попутали, и спасибо.

Бес с ними.

Просто надоело.

Лучший текст видится мне написанным для расслабленной умности, а особо чудовищный — для напряженной глупости.

Достижение некоторых сочинений в том, что у них есть план. У статьи в газете, допустим, должен быть план. У заметок, ложащихся в эту книгу, плана нет, по определению… Утром я не знаю, что будет вечером. Особое достижение: с момента начала письма, за несколько месяцев, я переломился по 3–4 темам. Я думаю уже по-другому. Заметно ли? То есть текст растет себе, как дерево. Наслаивается. Противоречит себе. Углубляет, упрощает, снимает, топчет. Жизнь. Про такой текст, я думаю, удобно бодяжить его «генеалогию». И вместе с тем — вполне себе «система взглядов». Со всеми развилками. Но забавно было бы, мне лично забавно — видеть полемики сторонников первых сто килобайт и каких-нибудь заключительных.

Вообще, идеальный автор, как его бы задумал Бог, должен поиграть за всех. Написать корпус текстов. Так, чтобы вся полемика велась лишь сторонниками нашего Абсолютного Автора. Чтобы, например, главными партиями эпохи были адепты «раннего Игрека до его перерождения и гниения» и партия «позднего Игрека периода его прозрения и раскаяния».

Возьмем сначала высокий штиль — литература, скажем, это такие записки автора к богу… Теперь приопустим стиль — означим жанры записок. Вопрос из зала, передача привета, диктант, оскорбилка, анекдот, ответ на вопрос, окрик, пустая записка, челобитная, и т. п. Любой автор, так или иначе, укладывается в жанр, как правило — в несколько. Что до меня, то скорее всего, тщетно пытаюсь сыскать эстетически симпатичную форму доноса.

Странно дело, представим, что мои записки подогнаны под нужды цензуры… пропутинской, либеральной, левой, патриотической. Ничего страшного . Со многими кусками придется расстаться, но, так скажем, общий ай-кью записок — повысится. Останутся художества, «правда жизни» и, назовем ее так, бытовая метафизика левой пяткой. Текст покинут слишком грубые и очевидные вещи, которые менее жаль. Жалко будет куски, но вполне приятно за уровень. Я, конечно, противник политических цензур, всех возможных, но разумею — с точки зрения вкуса мои записки при ней, мягко говоря, не страдают.