Евгений Додолев - Неистовый Лимонов. Большой поход на Кремль

ВОЙНА — ГРЯЗНАЯ РАБОТА. Солдат — вынужденно крестьянин, так как должен, дабы обезопасить себя, вгрызаться в землю, работать с землей. Вуковар, ноябрь 1991 года. Под постоянный глухой бит взрываемых мин ревели мощные панцирные военные бульдозеры и группы солдат атаковали руины или грелись у костров. Руки сбитые и опухшие, в мозолях и ссадинах, темная кайма под ногтями. Война приятнее весной. Март 1993 года в Далмации: добровольцы республики Сербская Крайина копают землю, устанавливая в ямы белые пластиковые дома, брошенные войсками ООН. Тонкий запах первых цветов орешника и земли, согретой солнцем. Вижу несколько розовых червей, изгибающихся в земле. Руки солдат тронуты землей. В разгар лета война даже красива. Июль 1992-го, казаки в Приднестровье копают траншеи на кромке фруктового сада. Гудят пчелы.

ВОЙНА — ВОНЯЕТ. Воняют казармы, носки солдат, их обувь и их униформа. Так как солдат не может принимать душ дважды в день, как это делают непахнущие, стерильные жители европейских столиц. Ингредиенты духов войны: запах остывших сожженных домов, запах трупов, запах мочи. Ноябрь 1991 года возле Вуковара. Оцепленный проволокой «Центр опознания трупов». Едва я открываю дверцу нашей БГ — 167–170, мои ноздри заполняет сладкий, сальный запах трупов. Несмотря на крепкую минусовую температуру и намеренно сжигаемую в кострах солярку, запах трупов побеждает.

ВОЙНА — НЕРВНАЯ РАБОТА. Доктор Зоран Станкович и его ассистент, на руках обоих медицинские белые перчатки, переворачивают гнилой труп старухи, дабы я мог лучше его рассмотреть. Труп ужасен, — гнилой и одновременно обожженный, пальцы руки сожжены до кости. Труп имеет номер: I-431. Трупы, все ярко окрашенные и неприличные, всегда неприличные. Сексуальные органы мужчин, как жалкие разорвавшиеся оболочки воздушных шаров, прилипли в паху.

ВОЙНА — ЗАНЯТИЕ СТРАШНОЕ, ПОХАБНОЕ, СТЫДНОЕ. За два часа в «Центре опознания трупов» можно больше понять о человеке, чем за десятилетия мирной жизни. Солдаты в парамедицинских зеленых халатах поверх форменных хаки-бушлатов сгружают с прицепа трактора мешки с останками. Рослый лысый доктор в яркооранжевом комбинезоне, словно космонавт, содрав с рук перчатки, моет руки под ледяной струей из грузовика-цистерны. Группа солдат, покончив с трупами, движется к бараку-офису согреться у железной печки. и хохочут вдруг чему-то солдаты! И это нормально. Война — безумна. На войне человек немедленно становится безумным. Огромная масса нормально безумных мужчин, в холоде, в грязи, среди трупов, залпов, развалин в огне, сталкивается с враждебной массой мужчин. Одна толпа безумцев противостоит другой толпе.

ВОЙНА — ПРАЗДНИЧНА. Празднична, как атмосфера гигантского спортивного мероприятия на открытом воздухе, на случайном, часто не подходящем пейзаже. Мужики-солдаты улыбаются друг другу, шутят, хохочут, крепко ругаются матом, если ситуация трудная. Но нет этой молчаливой грусти, которая заполнила большие города Европы, России и Америки. Общая для всех смерть делает солдат брать ями. На всех «моих» войнах без исключения общество солдат принимало меня как брата, близко и сразу, что невозможно в мирной жизни. Так как, одетый в их форму, я делил с ними смерть. Пули, а тем более мины врага не могут, да и не хотят отличить писателя Лимонова от солдат. Солдаты хохочут, ругаются, чтобы спугнуть страх? Чтобы спрятать страх? Не так важно.

ВОЙНА ДАЖЕ СМЕШНА порой. Июльское воскресенье 1992 года в Приднестровье, недалеко от Дубоссар, по дороге на Кошницы. Покой и тишина. Несколько казаков даже спят, полуодетые, на одеялах под вишнями. В то время как на соседней позиции — стреляют с обеих сторон. Спрашиваю у командира, есаула Колонтаева: почему? «Два румына (так называют солдат кишиневской республики Молдова в Приднестровье) приходили к нам через фронт прошлой ночью. Принесли четыре канистры вина. Просили не стрелять сегодня. Они там празднуют свадьбу. Потому и тихо». В Крайне, на передовом посту вблизи Лишанэ-Тинськэ (март 1993 года), где только 150–200 метров разделяют враждующие армии хорватов и сербов. В течение десятка минут я слышал, как невидимый солдат-хорват страшным матом ругал сербов («Эй, четник, яе. твою мать!»), пока старый солдат-серб вдруг не сказал очень серьезно и спокойно: «Это нехорошо — ругать матом родителей». Внезапная тишина.

ВОЙНА КУДА БОЛЕЕ СВОБОДНА, ЧЕМ МИР. Свободный воздух войны есть мощная притягательная сила для мужиков. У солдата множество свободного времени. Будучи человеком «свободной профессии», легко могу себе представить, что эта свобода должна чувствоваться еще более глубоко солдатами: бывшими крестьянами, рабочими, служащими. Могу выразиться еще яснее: всегда есть люди, предпочитающие делать войну, нежели монотонно и скучно работать. И война дает возможность каждому чувствовать себя могущественным. Вооруженный пистолетом и «Калашниковым», окруженный вооруженными друзьями, я лично чувствую себя на фронтах в тысячу раз более сильным и, как следствие, более свободным, чем в Париже или в Москве. Моя могущественность меня освобождает. Смерть возможна, она всегда где-то у плеча, как тень, но на фронте я куда лучше защищен от смерти, чем в Париже или Москве. На войне я хозяин моей собственной жизни, и это я ответственен за мою безопасность, а не какая-то полиция или милиция. Признаюсь, что я твердо решил обратить мой пистолет против себя, если окажусь в ситуации, когда пленение неминуемо. (Не желаю подвергаться пыткам и унижениям.) Я принял это решение хладнокровно, практично и без страха. Мой пистолет небольшого калибра 7,65, типа «Браунинг» (полученный в подарок от командования сербских добровольцев, осаждающих Сараево), бесполезный на линии фронта, сообщает мне стабильность. Страхует меня. Я рассуждаю нелогично, вопреки здравому смыслу? Но война нелогична по сути своей. Вопиюще ясно (мне — ясно), что люди желают не только комфорта, безопасности, ищут не только спокойных удовольствий в жизни, но многие хотят также (по меньшей мере на короткие периоды времени) неспокойных удовольствий — борьбы и жертвенности. Желают знамен, коллективных шествий, военных маршей и песен. и веса оружия на плече. Когда я сдаю, уезжая с фронта, свой автомат, я как бы сдаю часть мужественности.

ОРУЖИЕ ОБОЖЕСТВЛЯЕМО НА ВОИНЕ. Солдаты хвалятся своими «Кобрами», «Кольтами», «Скорпионами», как в мирной жизни богачи хвалятся «Роллс-Ройсами», или «Феррари», или «Мустангами». «Хеклер» — автомат (с глушителем) Желко Разнатовича Аркана такая же знаменитость, как и его владелец, и известен во всей Югославии, включая Хорватию.

СОЛДАТЫ — ТЩЕСЛАВНЫ. Большие солдаты — звезды, известные всему миру. Еще в ноябре 1991 года судьба войны познакомила меня с легендарным и красочным солдатом, владельцем «Хеклера», с Арканом. Бизнесмен с темным прошлым, связанный с футбольным клубом «Червена звезда», Аркан, по всей вероятности, до войны имел проблемы с законом. (Мне он говорил, что «вырос на асфальте». Сербские «демократы», враждебные Аркану, утверждают, что он разыскивался Интерполом, так как якобы убил одного или двух человек за границами Югославии.) Сегодня он самый уважаемый командир в Сербии, лидер наиболее дисциплинированных и профессиональных отрядов «Сербской добровольческой гвардии», или «Тигров» (так как маскот гвардии — тигр). Аркан избран недавно депутатом парламента Сербии от региона Косово.