Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6427 ( № 33-34 2013)

В Минске в рамках XV Международного съезда славистов открылась книжная выставка славистической литературы, изданной за последние пять лет в разных странах. В холле Минского государственного лингвистического университета представлено более тысячи различных книг на славянскую тематику. Энциклопедии, словари, монографии, справочники, художественные издания представили 20 стран, среди которых Румыния, Болгария, Хорватия, Македония, Черногория, Канада и др. Организатором выставки выступила Центральная научная библиотека имени Якуба Коласа Национальной академии наук Беларуси. Наиболее широко представлены стенды Польши, Украины, России и Беларуси.

Литгодоним

Годоним – это название улицы. В посёлке AVIATOROV на 99-м километре Киевского шоссе в Калужской области и была открыта улица, названная в честь знаменитого французского писателя и лётчика Антуана де Сент-Экзюпери. Чести открыть улицу удостоился внучатый племянник писателя и авиатора, полковник BBC Франции, боевой лётчик Эрве де Сент-Экзюпери. Все присутствовавшие получили в подарок книги с автографом потомка Экзюпери, сделали фотосессию на фоне Маленького принца, послушали живой концерт французских мелодий на русской балалайке. А закончилось торжество «ночным полётом», в полном соответствии с традициями Экзюпери. Гости праздника с восторгом следили за сложными фигурами пилотажа и экстремальными манёврами в исполнении пилотов лётного полка «Нормандия – Неман».

Литутрата

В Ницце в возрасте 83 лет умер всемирно знаменитый польский писатель и драматург Славомир Мрожек.

Александр КОВАЛЁВ

Александр Ковалёв - инженер-энергетик, доктор технических наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР. Более 30 лет профессионально работает в литературе. Член СП России, автор 20 книг поэзии и прозы, лауреат премии Ленинского комсомола (1988) и Всероссийской литературной премии им. Б. Корнилова (2008). По­стоянный автор "ЛГ" с 1979 г.

* * *

Всего-то и дел,

что рукой дотянуться

и нужные в россыпи клавиш найти,

пока необузданный

сиюминутный

в душе не остыл,

не распался мотив.

Но, видимо, в жизни,

поспешной и шалой,

такая нам выпала доля уже:

хотелось,

мечталось,

но что-то мешало

прислушаться к нежно поющей душе.

Какой-то пустяк –

сквознячок, мелочёвка –

некстати по краешку прошебаршил.

А песня меж тем отболела

и смолкла,

и, может быть, лучшая песня души.

Теперь не осилить, назад не вернуться,

не вспомнить,

не вырвать –

свисти не свисти.

А стоило только рукой дотянуться,

и клавиши тронуть,

и вместе свести.

КОРНИ

Вдруг полночью питерской белой

привиделось, кровь леденя,

летящее белое тело

летящего степью коня.

Проснулся в сознанье мятежном –

откуда тот сон залетел?

Я степью не хаживал прежде,

в седле отродясь не сидел.

Тот стебель под корень отхвачен –

не сыщется даже жнивья.

Последние песни казачьи

отпели мои дедовья.

На кольском, чужом полустанке,

обочь от колючих оград

последние шапки-кубанки

с дядьями в могилах лежат.

Другие слова и мотивы

поёт, собираясь, родня.

Откуда же белая грива

летящего степью коня?

...Так думалось мне одиноко

в ту долгую белую ночь.

А ночь суетилась у окон,

пыталась, как прежде, помочь.

Но в жилах – скажите на милость,

откуда?

с какой стороны? –

кровиночка странная билась,

привычные путала сны.

ВОСПОМИНАНИЕ О СТАРОМ ЦИРКЕ

Ах эта милая округе

афиша цирка шапито,

где мчалась всадница по кругу

в трико червонно-золотом.

Где сквозняки входили в щели

брезентовых, непрочных стен.

Где, замирая, мы глядели

под купол лучшей из арен.

О, как давно всё это было –

теперь припомнит мало кто.

С фанерной тумбы время смыло

афишу цирка шапито.

В круговороте обновленья

не сосчитать таких разлук.

Глядят иные поколенья

в арены капитальный круг.

И, замирая от испуга,

опять следят с открытым ртом,

как мчится всадница по кругу

в трико червонно-золотом.

* * *

Пойдём мимо ветхой ограды

в осенний, заброшенный сад,

где так упоительно сладок

был первой листвы аромат.

Где в тихой, тенистой аллейке,

однажды открывшейся нам,

синицы играли на флейте,

приветствуя нас по утрам.

Пойдём вдоль акаций и клёнов

туда, где у сонной воды

в опавшей листве золочёной

теряются наши следы.

Туда, где с душою флейтиста

садовник ещё и теперь

слетевшее золото числит

горчайшей из наших потерь.

ПРОЗРАЧНОЕ

Вот и пришло опять

время пустых скворечен.

Листья сгребает мать,

пилит отец черешню.

Ходит в руке пила,

точит кору сухую –

жалко, а всё ж пора,

время сажать другую.

Где-то сквозь листопад

плачет чуть слышно птица.

Ветер летит сквозь сад –

не за что зацепиться.

ВОДИЛА

У заглохшего ЗИЛа

в небо смотрит капот.

Под капотом водила

железяку клянёт.

Меж прокладок и гаек,

вдохновенен и зол,

виртуозно спрягает

однозвучный глагол.

Но мотор – ни в какую,

как его ни спрягай,

лишь метафоры всуе

расплескал через край.

И сомнение гложет

молодое чело:

«жечь глаголом», похоже,

не его ремесло.

В ЛОДКЕ

Только бы смочь,

только б суметь!

Но до причала –

волны и ночь:

не одолеть,

не докричаться.

Видно – одно:

к рыбам на дно.

Но в круговерти

светит окно,

чьё-то одно

всё-таки светит.

Значит, и нас

кто-то сейчас,

в лютую полночь,

там, на земле,

даже во мгле

всё-таки помнит.

Слышите там,

на берегу,

верьте и ждите!

Я – как-нибудь

сдюжу, смогу...

Свет не гасите.

* * *

Как эта оттепель некстати,

нежданна и нехороша,

когда природа – на закате,

когда на паперти – душа.