Алексей Стражевский - От Белого моря до Черного

Может быть, в других местах архангельского севера при нынешнем не очень интенсивном движении можно пока обходиться паромами, но здесь с отсутствием моста примириться трудно. Впрочем, речь должна идти, по-видимому, о реконструкции Ленинградского тракта в целом — важной транспортной артерии Севера.

Последние десятки километров перед Каргополем едем уже в темноте. Причудливо и смутно маячат под луной какие-то темные бугры: то ли это стога сена, то ли заночевавшие в поле комбайны, а может быть, одинокие избы? Промелькнут придорожные ветлы, покажется и исчезнет вдали огонек, и вдруг слева прорвется из мрака гулкий рокот воды по камням: Онега где-то рядом… А в деревнях — шумливые толпы парней и девчат, модно одетых, заразительно веселых, сплоченно шествующих вокруг гармониста и не желающих сворачивать с пути… Остановиться разве, гульнуть в чужой деревне, какие наши годы?.. Но газик наш уже промчался мимо, он скор, не дает застрять на безрассудной мысли.

В чистом поле какой-то подгулявший каргополец, вынырнув из тьмы, безуспешно пытается объяснить нам что-то очень для него важное, и мы скорее догадываемся, чем понимаем, что его надо доставить домой. И что же вы думаете: его дом оказывается как раз напротив каргопольского Дома крестьянина, приютившего нас. Судьба неустанно читала нам мораль человеколюбия.

У Каргополя богатая история. Основанный новгородскими переселенцами лишь немного позднее Белоозера, он уже в XIV веке был официально признан городом. Его золотой век начался в царствование Ивана IV в связи с развитием торговли через Белое море. В начале XVII века отряд польско-литовских интервентов добрался до Каргополя, но город стойко выдержал осаду. В 1607 году сюда был сослан вождь крестьянского восстания Иван Болотников и здесь казнен — по преданию, его утопили в Онеге, спустив связанного в прорубь.

В петровские времена Каргополь постигла судьба всех городов, ранее процветавших от беломорской торговли. Но каргопольское купечество, словно предчувствуя скорый упадок, во второй половине XVII века успело украсить город архитектурными памятниками. В 1652 году были воздвигнуты Христорождественский собор и пятиглавая Воскресенская церковь, в 1680 году — церковь Рождества богородицы — все это из белого известняка, в строгом русско-новгородском стиле. Пожар, который в царствование Екатерины II дотла уничтожил деревянный город, пощадил эти каменные сооружения. Так они и стоят, придавая древнему Каргополю неповторимое архитектурное своеобразие.

В сегодняшнем Каргополе строят главным образом из дерева, хотя купцы еще в XVII веке знали, что существуют более долговечные материалы. Покрытие большинства улиц оставляет желать лучшего. Берег Онеги мог бы служить украшением города, но содержится он не слишком опрятно.

В городской черте в воду сгружают лес, кое-где берег завален бревнами и замусорен. Есть небольшой садик у реки с танцплощадкой и давно вздыхающий о ремонте павильон-раздевалка для купальщиков.

Онега у Каргополя широка, берега ее очень пологи. Она здесь еще не стала самой собой, скорее это вытянувшийся залив озера Лача, постепенно переходящий в реку. А озеро мелко и все продолжает мелеть, зарастая рогозом. Только вдоль восточного берега, по оси течения Онеги, есть глубокий фарватер, в средней части впадина 3—5 метров, а в остальном глубина около 1,5 метра и менее. Зимой озеро в большей своей части промерзает до дна, и это плохо сказывается на его рыбьем населении. Рыболовы утверждают, что в Лаче сильно распространились раки, отчего окунь, питающийся ими, в озере очень жирный. Раков много и тут, в горловине Онеги: на наших глазах ребятишки за несколько минут наловили их не один десяток.

Вдоль берега, у самого уровня Онеги, на поверхность выходит множество родников. Вода в них холодная и хрустально чистая. Эти родники в большинстве случаев заключены в будки, и жители берут из них воду. В средней части города тоже есть неглубокие родниковые колодцы в будках. К сожалению, нередко такие колодцы расположены не слишком далеко от углублений иного назначения, что не может способствовать повышению гигиенических качеств воды. Вероятно, было бы нетрудно заключить родники в трубы и вывести их наружу фонтанирующими скважинами, как это сделано, например, в Крыму. Да, если бы этот город с его исключительно благоприятным местоположением как следует благоустроить, он мог бы стать жемчужиной ближнего Севера.

В назначенный час мы в райкоме. Викентий Степанович Лапин, поздоровавшись с нами, деловито, без шаблонных выражений гостеприимства, смотрит на часы. От него только что вышло четверо посетителей, а сейчас, в те немногие минуты, что мы находимся в его кабинете, уже в третий раз звонит телефон. Мы обещаем долго не задерживаться. Однако в ходе беседы секретарь райкома забывает о регламенте…

Викентий Степанович немолод, голова тронута сединой. Он высокого роста, широкоплечий, крепко сложенный. На нем голубая шелковая рубашка с короткими рукавами, пиджак висит на спинке стула — день сегодня жаркий, а дела, как видно, и того жарче: завершение сенокоса, начало уборки зерновых. Его широкое худощавое лицо покрыто, как у всех сельских работников, густым загаром. Глаза голубые, живые, то смеющиеся, то сосредоточенные, то сверкающие хитрецой. Правый глаз то и дело мигает — может быть, это на нервной почве, но впечатление такое, словно говорящий доверительно подмигивает вам, и это вас еще больше с ним сближает. После пяти минут разговора начинаешь чувствовать себя давним другом этого темпераментного, искреннего человека и горячо сочувствовать его заботам и надеждам.

— Район наш — это в основном знаменитая Каргопольская суша известная вам, наверное, раз вы интересуетесь нашим районом — древнейший очаг земледелия на севере. Вот здесь, — он подходит к карте, — по левому берегу Онеги и к западу от озера Лача, где почти нет болот и где плодородные карбонатные почвы, оседали те из новгородских переселенцев, у которых руки тянулись не к богатой добыче, а к сохе. Главное направление нашего хозяйства — животноводство. Естественные луга у нас неважные, накашиваем по полторы-две тонны с гектара. На травах далеко не уедешь, надо расширять посевы ценных кормовых культур. И на лен в последнее время обращаем внимание. Успехи уже видны. Трудодни стали дороже. Но самый наглядный признак нашего подъема — наверное, уже заметили сами, проезжая по деревням, — строимся! Вы понимаете, что это значит? Ведь 30 лет не строились, а теперь строим колхозникам новые дома, старые поправляем, строим скотные дворы, общественные здания, клубы. Да что говорить, вы посмотрите, как люди теперь живут. Кто-кто, а я то знаю, как раньше жили, что в этих местах, что в Вологодской губернии, сам вырос в избе. Даже если был крестьянин из крепких, чем отличался он от остальной нищеты? Только что дом побольше, а в доме-то пусто! Стол стоял — конечно, без скатерти, лавка так и лавка так, печь — все! Ничего больше не было! Другой раз услышишь: вот раньше жили, вот это да… Так ведь это один разговор, и говорят-то, заметьте, больше те, кто этого «раньше» и не нюхал. А теперь? Не скажем, что роскошь, но ведь обстановка у каждого, как в городской квартире, непременно велосипед, радио, оденется молодежь в субботний вечер, не отличите от городских — так или нет?