Анджей Сапковский - История и фантастика

Не менее интересна ваша убежденность в том, что западной переводческой политикой управляет территориализм. Вы что, всерьез думаете, будто профессиональный немецкий, британский либо французский издатель, увидев рукопись потенциального бестселлера, написанного в Исландии, Молдавии или Польше, будет колебаться? Здесь проблема, пожалуй, только в том, что наши литературные агенты нерасторопны, не располагают так называемыми «подходами» и доверием, поэтому не могут положить перед западным издателем манускрипт и заверить его: «На этой книге вы заработаете кучу денег». А самое большее, что они могут сделать, это попросить через коллегу-аборигена о rendez-voиs [162] Встреча (фр.). и робко положить текст на письменный стол. Однако сие вовсе не значит, что издатель им поверит. Ибо вначале он должен будет на свой страх и риск отдать текст на перевод, чтобы прочитать и убедиться в истинности слов агента. Пожалуй, в этом состоит проблема, вам не кажется? У польских писателей вообще нет своих представителей и агентов, то есть, называя вещи своими именами, профессионального обслуживания.

— «Панславизм» в данном контексте — полный оверкиль. Не о нем речь. В Чехии и России польская фантастика всегда ценилась высоко. Даже когда сменился режим и начали действовать рыночные механизмы, в результате чего рынок затопила англосаксонская фантастика, польская фантастика вышла сухой из потопа — верные читатели не позволили ей пойти на дно. Немалое значение имеет и тот факт, что — как и в Польше — в Чехии и России издателями фантастики и редакторами журналов стали в основном именно фэны, воспитанные на Леме и Зайделе. Для этих людей изданная в Польше фантастика, написанная автором-поляком, — это рекомендация и как бы гарантия качества. Иначе обстоит дело в странах Запада, где средний фэн всегда выберет в книжном магазине книгу знакомого ему англосакса — экзотическое имя автора заставит его воздержаться от покупки. К сожалению, знают об этом и издатели, поэтому, взяв в руки книгу из «какой-то Польши» или «какой-то Молдавии» — даже хорошую, — он десять раз подумает, прежде чем издаст. Не забывайте, мы все время говорим о фантастике. Это не мейнстрим, в котором действует мода то на Польшу, то на Косово, то на черных африканцев, то на белых африкандеров, а то и на иранских женщин. И вообще — то на то, то на это. В среде НФ прежде всего учитывается реноме автора, а в этом, увы, англосаксы бьют нас наголову. Я не говорю, что у «новых лиц» из экзотических стран нет никаких шансов, потому что это не так. Определенный шанс у них есть. Но прежде чем они будут изданы, их испытают издателем. Кроме качества текста и новизны идеи, при испытании учитываются последовательно: появлялись ли они в списках бестселлеров, какие получали награды в своем кругу и какое мнение о них в интернете.

Затронули вы также достаточно существенный вопрос профессионального обслуживания польских авторов за границей. В конце концов, кто-то ведь должен явиться к зарубежному издателю — нет, нет, не с книгой, с этого никто не начинает, а с ксерокопиями газетных и журнальных статей и списков бестселлеров, с распечатками интернет-сайтов. И конечно, без агента никто за границей ничего не сделает. Только тут ни при чем какие-то иеремиады, разговоры о том, что кто-то там очень уж «дубоватый». Агента писатель выбирает сам. Лично. Какого выберет, такой и будет. А где взять агента? Мы — фантасты. Нам легче. Нужных людей мы находим на конвентах.

— Во всех своих высказываниях вы всегда усиленно выдвигаете на первый план культ профессионализма. Это, разумеется, в первую очередь касается литературных героев (как положительных, так и отрицательных), но также и холодного профессионализма вашего ремесла. Звучит, конечно, прекрасно и вызывает уважение, но трудно не сказать, что сейчас это аксиома масс-культуры, особенно американских фильмов. В них профессионал — каждый: полицейский, врач, официант, шофер, ученый, проститутка и грозный бандит. Звучит довольно глупо, потому что я, к примеру, хотел бы быть профессионалом, но его всеобщность, атрибуты средств массовой информации, которые как каменная колодка придавливают эмоции, повышают сопротивляемость утомлению и готовность к действиям все двадцать четыре часа в сутки, как-то мешают мне. Вам не мешают?

— Нисколько. Для меня профессионал отнюдь не супермен, а тот, кто со знанием дела выполняет свою работу. У него может быть лысина, скошенный подбородок, обведенные синими кругами глаза бессонного онаниста, издерганные нервы и совершенно испоганенная личная жизнь — но если свою работу он выполняет профессионально, значит, он профессионал. А приведенные вами «атрибуты СМИ» пусть остаются там, где их место, — в СМИ. Например, в комиксах, где у каждого персонажа жестко выписана иконография, чтобы ученого (очки), не путали с полицейским (челюсть как кирпич) и негром (толстые губы).

— СМИ-знатоки проверили, кого в наше время общество считает авторитетом. Оказалось, что поляков интересует мнение политиков, актеров, певцов, спортсменов, участников реалити-шоу и даже бандитов. Писатели размещаются гораздо ниже. Почему? Потому что польское общество — сборище идиотов? Не повод ли это для общенациональной тревоги? Почему польские писатели оказались на столь невысоком месте? Ведь так было не всегда…

— Вот тут-то я как раз признаю правоту «знатоков». Ясно видно, что, чем больше они высказываются по какому-либо вопросу, тем вернее сделанные ими выводы. Я согласен с ними. Дело обстоит паршиво. А то, что так было не всегда? Так возрадуемся! Как говорилось в старорежимном анекдоте, пародирующем выступление товарища Гомулки на съезде: «Товарищи! Сейчас хуже, чем было. Но лучше, чем будет».

— Художники (в том числе писатели) отличаются невероятной заносчивостью, мегаломанией, завистливостью во всем, что касается положения на художественном Парнасе. Зачастую нетерпимы к мелочам. Долгие годы, а то и до самой смерти, не прощают критических высказываний в адрес своих книг. Об этом когда-то убедительно писал Милош. Как вы думаете, почему писательство порождает такие свойства? Это — Боже упаси — не утверждение, а лишь вопрос, касающийся диагноза, поставленного членом цеха. Ведь, будучи писателем, не входящим в мейнстрим, вы должны видеть проблему отчетливее других.

— Я могу говорить только за себя, прикрываясь тем фактом, что (об этом уже было сказано) писательство — дело индивидуальное, а писатель — индивидуалист. Так что глупо навешивать на всю «компанию» какие-то ярлыки, говорить можно только о пороках и изъянах индивидуумов. Я не признаю за собой ни одного из вами перечисленных.