Тициано Скарпа - Венеция - это рыба

Для игры в металлические бутылочные пробки ч имбани [62] Венец. cìmbani m pl. мелом чертились дорожки. Иногда мостовой не хватало. Тогда мы загоняли пробки щелчками в молочную лавку. Там проходили зарубежные этапы велогонки "Джиро д'Италия". Экзотические ралли под ногами у покупателей.

Мы удирали на великах от штрафа и пеших регулировщиков. Упрашивали соседа вернуть конфискованный мяч.

А еще мы играли в чеканку, классики и салки.

А еще в духовую трубку. Длиной в полметра. Такая пластиковая трубка с насечкой продавалась в зоомагазине. Вообще-то ее использовали как жердочку в клетках для канареек и попугайчиков. Пульками служили хлебные катышки или красная оконная замазка. Их еще можно увидеть на указателе рио де ла Толетта. Эти свидетельства прицельной стрельбы так и прилипли к мишени на десятки лет. "Духовушки" покрупней стреляли канотами [63] Венец. canòti m pl. — бумажными конусами.

Перечень наверняка неполный. В детстве я во все это играл. Думаю, что принадлежу к последнему поколению, которое знает правила этих игр. Слишком сложные правила, толком и не объяснишь. Уличные игры пережили технологическую мутацию. "Духовушки" заменили на помповые водяные ружья с мощным ударом струи на пять-десять метров. Калибр постоянно укрупняется. Дети наполняют ружья в фонтанах. Воду заливают литрами. Вместимость магазина неуклонно растет: "Ликвидатор" 200, 500, 1000. В семидесятые стали подражать большому спорту. Появились баскетбольные корзины, приделанные к решеткам. На малолюдных калле возникли очерченные мелом теннисные корты с резинкой вместо сетки. Непрестанные перепалки по поводу того, где пролетел мяч. Над сеткой! Нет, под! Нет, над! Появление пластиковой "летающей тарелки" фрисби ознаменовало окончательный переход на пластмассовые уличные игры промышленного производства.

Но почему я говорю с тобой о детских играх в главе, посвященной носу? Потому что они исчезли. Вместо них в воздухе витает только призрак, дух. А призраков чуешь носом. Духов вдыхаешь и выдыхаешь.

Венеция битком набита призраками. На писателей и режиссеров, блуждавших по ее калле , нападали демоны из Злых Щелей, Мадонна Лизетта, Отелло, Лунардо, графиня Ливия Серпьери, мисс Бордеро, Густав фон Ашенбах, Андреас фон Фершенгельдер, Мэри и Колин. Список мог бы быть бесконечным. Ну вот хотя бы для примера: на кампо Сан-Барнаба в канал падала Кэтрин Хепберн в фильме "Летнее время"; из специально вырытого колодца выскакивал Харрисон Форд в фильме "Индиана Джонс и последний крестовый поход". Заметь, речь идет лишь о второстепенном кампо , а не о площади Сан-Марко.

Венеция сплошь покрыта воображением. Ее камни скрипят под впечатляющим грузом видений. В мире нет другого такого места, которое выдерживало бы на своих плечах все это фантасмагорическое бремя. Периодические опасения за устойчивость города не имеют отношения к его архитектурному ансамблю. Он-то при всеобщей поддержке худо-бедно выдюжит. Венеция рухнет, раздавленная всеми образами, фантазиями, историями, героями и мечтами, которые она навеяла.

Надень солнечные очки потемней, береги себя. Венеция бывает смертельно опасной. В самом центре уровень эстетической радиоактивности очень высок. Каждый ракурс источает красоту, с виду непритязательную, а в глубине коварную и неумолимую. Великолепие течет с церквей ручьями. Но и калле , на которых нет памятников, или мостики через рио как минимум живописны. Облики дворцов отражаются у вас на лице, равно как проступь ступени отражается на ступне. Тебя как следует прикладывают о красоту, хлещут, колотят ею. Андреа Палладио валит тебя с ног, Бальдассаре Лонгена кладет на обе лопатки. Мауро Кодусси и Якопо Сансовино окончательно уничтожают. Тебе плохо. Подобное недомогание испытал в свое время месье Анри Бейль. Знаменитое расстройство вошло в историю под названием "синдром Стендаля".

Не усугубляй положение. Хватит гоняться за статуями и картинами по бесчисленным собраниям и музеям. Ты все время рискуешь попасть в ловушку. Меня самого дважды чуть не сгубила красота этого города. В первый раз этого следовало ожидать. Во второй дело было куда хуже. А все потому, что тебя застают врасплох. Город действует исподтишка, хлоп — и нет тебя. В поисках сильных ощущений я иду смотреть на ошеломляющий цикл Витторе Карпаччо в Скуола Сан-Джорджо дельи Скьявони. И каждый раз на короткое время впадаю в кому. Кома как кома, ничего особенного. Но вот однажды я разгуливал по Скуола Гранде Сан-Рокко в полной уверенности, что от безобидного Тинторетто у меня не вылезет даже эстетический прыщик. Так вот, перед волшебными деревянными резными фигурами Франческо Пьянты меня хватил апоплексический удар. Это в высшей степени таинственное, наполненное иносказанием, наделенное тончайшей символикой барочное пиршество, о котором никто никогда и не упоминает.

Чтобы дойти до такого состояния, тебе достаточно одной прогулки по Венеции в течение нескольких часов. Что же говорить о венецианцах? Туристам повезло: они нейтрализуют эстетическую радиоактивность прекрасного памятника архитектуры, поглощая ее фотоаппаратом или камерой. А жители? Избыток великолепия крайне вреден для здоровья. Обращенные с утра до вечера на чудеса, бедные глаза венецианцев поглощают эстетическую радиоактивность, называемую иначе благолепием. Луч благолепия ослабляет в них всякий жизненный порыв, обессиливает, притупляет, подавляет их. Не случайно венецианцев прозвали "светлейшими". Это все равно что сказать "малахольные, придурковатые, сомнамбулические". В романе Генри Джеймса лондонский анархист совершает путешествие по Европе. В Венеции он потрясен красотой города. Потолочные росписи Веронезе меняют его жизнь. Анархист возвращается в Лондон, чтобы совершить покушение, но он уже порвал с терроризмом. Ему предстояло убить герцога, однако в решающий момент он кончает с собой.

К счастью, наш век изобрел несколько гениальных противоядий от этой заразы. Первое средство, слабое, временное, но широко распространенное, — это строительные леса. Во время реставрационных работ их затягивают синтетическим материалом, а для верности еще и обивают планками. Вот почему реставрация тянется так долго. Это всего лишь повод для того, чтобы как можно дольше скрывать убийственные фасады. Строительные леса и мостки представляют собой некий мораторий. Как для ядерных боеголовок. В Венеции они сдерживают разрушительную энергию ядерных фасадов.