Владимир Ларионов - От царской Скифии к Святой Руси

Очевидно, что корни воинского сословия витязей, отличного от княжеских дружинников, лежат в далеком прошлом арийских народов.

Древняя, дохристианская история славянских народов доносит до нас смутные воспоминания о том, что существовал особый вид воинского служения при храмах. Видимо, эти храмовые воины и назывались изначально витязями. У балтийских славян при храме бога Святовида служили 300 отборных всадников. Военная служба при храмах, однако, не была особенностью только славянских племен. В Скандинавии существовал также институт храмовых воинов. Особенно следует отметить, что и знаменитые берсерки, воины, чья одержимость во время битвы увязывала их в глазах обычных воинов с сакральными силами, были зачастую связаны с определенными храмами. Воинов, одержимых жаждой крови в бою, которые не обращали внимания даже на тяжелейшие раны, нанесенные им, у славян звали рыкарями.

Переводчик Влесовой Книги Ю. П. Миролюбов утверждал, что таких воинов звали Сварожичами — сынами бога Сварога. Воины эти рыками подражали боевому рыку медведей и волков. Именно от рыкарей происходит известное славянское слово «рыцарь». Хотя бытует мнение, что слово сие заимствовано из немецкого ritter, однако, вероятнее всего, заимствованное слово наложилось на древнее понятие при определенном смысловом сходстве. Подробнее этот вопрос мы рассмотрим ниже. Кстати говоря, и берсерк — воин, одержимый священным безумием у скандинавов, в общем, смысловом переводе с древнегерманского будет означать воин-медведь. У скандинавов, кроме воинского посвятительного культа медведя, существовали еще культы волков и кабанов. Воинский культ этих животных известен всем арийским народам древности.

При всей фрагментарности исторических сведений, мы можем реконструировать военно-религиозные обычаи германцев, ближайших соседей и извечных соперников славянства. В германских обычаях бросаются в глаза представления о святости войны, наличие социентарных групп инициированных воинов, их диалектическая связь с племенной структурой социума, их обособленность в качестве отдельной общественной группы, иногда вплоть до разрыва с общественной средой, хотя и без окончательного пресечения всех связей. В представлении германского воина, приобретающего силу и агрессивность благодаря инициации, связанного через нее нерасторжимыми узами с такими же, как он сам, воинами и прославленными вождями, вступление в воинскую семью, основанную на доблести и общности судьбы, братстве и тождественности с прежде чужими по крови, сосуществует с естественными узами рода, находящимися к нему в оппозиции, но и воздействующими на него.

В структуре такого общества существовали дифференцированные воинские сословия, обладавшие особой сакральностью. Иногда они были источником общественной опасности, иногда приносили пользу племени или роду. Эти сообщества состояли из прошедших инициацию воинов, которые своим внешним видом отличались от остальных людей. У них была особая эмблематика, система опознавательных знаков, специфическая манера поведения.

Тацит выделил среди воинственных хаттов отдельную группу, члены которой демонстративно несли бремя добровольного бесчестия: «Храбрейшие... носят железное кольцо (знак бесчестия у этого народа), как бы оковы, пока не освободят себя от него убиением врага. Очень многие из хаттов любят это украшение, а некоторые даже доживают до седин с этим отличием, обращая на себя внимание как врагов, так и соплеменников. (Как тут не вспомнить обычай русских дружинников носить особые шейные гривны!) Эти люди начинают все битвы, они всегда составляют передовой строй, вид которого поразителен. Но и в мирное время их лицо не приобретает более мягкого вида. Ни у кого из них нет ни дома, ни поля, ни другого какого-либо занятия; куда они пришли, там и кормятся, расточители чужого, равнодушные к своему достоянию, пока малокровная старость не сделает их слабыми для столь суровой добродетели».

Перед нами группа особых привилегированных воинов. Народ очень высоко ценил их искусство. Обычай носить на себе знак бесчестия, превращавшийся в знак почета — это уже определенная воинская аскетическая повинность. Это некое сакральное общество, имеющее свой отличительный знак. Членам сообщества было позволено во имя общего блага нарушать обычные социальные обязанности. Они вели нетипичный образ жизни. Их братство — «стая», находилась на обочине древнего общества. Но это же общество не могло обойтись без их услуг. Подобная сакральная «маргинальность» священного воинства есть отличительная черта именно германцев.

Напротив, кельтская традиция, которая во многом и предвосхитила самые яркие черты западноевропейского рыцарства, походила на славянскую. Рыцари короля Артура — это лучшие из лучших, по своим именно духовным качествам, это избранники короля, ищущие святую чашу Грааля, чашу со священной кровью Спасителя. Архетип священного рыцарства у славян имеет своим таинственным истоком далекое языческое прошлое. Из источников мы знаем о 300 конных витязях, охранявших святилище Святовида в Арконе, на острове Руян в Балтийском море.

Свое продолжение в русской истории храмовое рыцарство нашло в образе особого полка архиепископа Новгородского. Владыка Новгородский, как первый по князе сановник в Новгороде, имел своих бояр и свои полки ратных людей со своим знаменем и воеводами. У нас нет данных о количественном составе владычного полка. Нельзя исключить, что и здесь мы можем столкнуться с числом 300. К этому сакральному числу храмового воинства мы вернемся чуть ниже.

Конный воин символизировал героико-сакральные ценности в языческом обществе, связанные прежде всего с победой над силами хаоса и зла, а также с целым комплексом верований, относящихся к потустороннему миру, путешествию в царство мертвых и бессмертию души у индоевропейских народов. Конь, оружие, доспехи обладали в древности первоначальной религиозной ценностью и были связаны общим сотерическим и героическим происхождением.

Священная и правовая значимость оружия не была предана забвению и с приходом христианства в Европу. Даже латы и кольчуги мыслились как своего рода литургические одеяния, призванные спасать от духов смерти на бранном поле. Это гарантировало воину сакральную неуязвимость. Вооруженный всадник, как и волхв, выступали как воители-борцы с духами. Один поражал противника на поле брани. Другой, подчиняя себе сверхъестественные силы, отождествлялся с ними и тоже нес врагу погибель через сакральное воздействие. Всякая война, таким образом, мыслилась как война священная, каждое сражение становилось психомахией. Восседая верхом на коне, сокровенном и таинственном своем друге в бранной жизни и в загробном царстве, воин ощущал войну в ее религиозно-мистическом измерении. Эти атрибуты, это отношение к ратному подвигу в дальнейшем и превратят витязей и рыцарей в спасителей и одновременно людей, способных умереть и воскреснуть. Великолепной иллюстрацией всего этого является легенда о святом воине Меркурии, но об этом ниже.