Владимир Ларионов - От царской Скифии к Святой Руси

Сама синергия, благодатная помощь Свыше в содействии земным усилиям христианина к максимально возможному обожению пронизана ратным духом. Для христианина жизнь есть брань, со своими пороками и с искушениями. Аскеза схожа с ратным трудом воина. Современный русский мыслитель Александр Елисеев пишет: «И воин и аскет одинаково уходят из мира в обстановку изолированного братства; и тот, и другой выделяются из других особой строгой формой; и тот, и другой терпят лишения » .

«Монах подобен воину, идущему на брань, — писал святой Ефрем Сирин, — который отовсюду ограждает тело свое полным вооружением, трезвится до самой победы, и беспокоится, чтобы вдруг не напал на него враг, и чтобы ему, если не примет предосторожностей, не попасть в плен. Подобно и монах, если приводя себя в расслабление, обленится, то удобно уловляется врагом; потому что враг влагает в него нечистые помыслы, которые принимает он с радостью...» Святой Ефрем советовал монахам: «Когда взойдет на тебя лукавая мысль; извлеки меч свой, то есть возставь в сердцах страх Божий, — и посечешь всю силу вражию. А вместо воинской трубы употребляй Божие Писание...»

Александр Елисеев справедливо указывает: «Сходство между ратным трудом и аскезой не случайно — оно имеет сущностный, метафизический характер. Воинское делание и подвижничество аскета одинаково направлены на мистическое преображение личности человека, предполагающее уничтожение старого, ветхого Я. Оно, это Я, подвержено порокам, предельно несовершенно, тленно, оно удерживает человека во мраке мира сего... необходимо «умереть», чтобы воскреснуть в новом, преображенном качестве, стать «Богом по благодати и усыновлению» (выражение Святых Отцов). Такая задача стоит перед всеми, но аскет и воин решают ее успешнее всех. Аскет, ушедший из мира, как бы умирает для него, отсекая от себя все страсти, питающие греховное ветхое Я... Воин тоже уходит из мира, изъявляя Готовность погибнуть за высшие ценности... Он отважно бросает свое ветхое Я на алтарь победы, подвергая его смертельному риску. Этим он как бы говорит: «Если хотите и если сможете, то возьмите его, я взыскую более высокого и более вечного». И не случайно в Средневековье считали, что павший на поле битвы сразу попадет в рай...» (при условии христианского отношения к воинскому подвигу).

Отец Церкви Аврелий Августин дал первую систематическую христианскую доктрину войны. Но еще и до него на эту тему писал Амвросий Медиоланский с предельной ясностью. Амвросий клеймил позором насилие и человекоубийство, однако он оправдывал любые действия христианской империи, направленные на самосохранение. Амвросий оправдывает войну, восстанавливавшую попранную справедливость. Он считал, что Церковь в отношении империи несет бремя ответственности как наследница и преемница. Амвросий был духовником императора Грациана. Вместе с ним он заложил основы имперского христианского самосознания. В момент тяжелейшей опасности, нависшей над империей, структуры которой рушились буквально на глазах, возникла необходимость пересмотреть вопрос об индивидуальном поведении христианина на войне как воина.

Прежде солдат должен был уничтожать противника. Теперь же вопрос был поставлен иначе: праведной, справедливой или нет является сама война. Таким образом, в христианской империи война перестает быть ответственностью, лежащей бременем на совести одного человека, а становится проблемой ответственности всего общества, то есть проблемой социально-духовной. Амвросий, идя по следам Цицерона, утверждавшего, что есть два способа совершения несправедливости: первый — самому совершать несправедливость, второй — допускать, чтобы другие, совершающие несправедливость, оставались безнаказанными, пришел к выводу, что и войны бывают такие, какие было бы несправедливо не вести! Определять же, какая война справедливая, а какая нет, благословлять на ратный труд, по мнению Амвросия, имела право одна только Церковь, вместилище истины и мерило справедливости. Подобное учение не только заставляло христиан принимать участие в войнах, по определению Церковному являвшихся справедливыми, но и наделяло саму Церковь решать в империи вопросы войны и мира.

Итак, по взглядам Амвросия, справедливой считается война внешняя, ведущаяся во имя спасения христианского Отечества от агрессоров, но справедлива и гражданская война, ведущаяся ради избавления христианского общества от разбойников и нечестивых правителей. Именно в тот момент, когда судьба христианской империи зависела от ее воинских успехов, по вопросу о войне высказался и Аврелий Августин. По мнению Августина, дисциплина — единственное, что может спасти Церковь и государство от развала. Восстановление единства, считал он, есть восстановление мира и путь к спасению. Такими представлялись ему цели и задачи войны, войны праведной и справедливой: «Естественный порядок вещей, стремящийся к установлению мира среди людей, требует, чтобы решение и право начать войну принадлежало государю. Солдаты же должны беспрекословно выполнять приказы своих командиров во имя мира и общего спасения. Пусть сам государь и запятнал себя несправедливостью, но он военачальник. Приказ начальника делает солдата невиновным в совершенных государем злодеяниях».

Августин считал, что законные власти являются исполнителями Божественной воли, непостижимой для человеческого разума. Государь перед лицом Бога является единственным ответственным за несчастия и грех войны лицом. Это чудовищное бремя ответственности ложится на всякого осуществляющего власть и требует от него серьезного духовного подвига. Августин проводил различие между, с одной стороны, «миром земным», к которому стремятся все люди, в том числе и посредством войны, и «миром истинным» — с другой, который является частью истинного порядка вещей, имеющего много ипостасей.

Христианин должен искать совершенного и истинного мира — «Мира Божьего». Именно такой мир и является целью жизненного пути истинного христианина. Однако поскольку условием существования человека в земной юдоли является греховность, постольку никакой частичный мир не может заменить собой мира истинного и целостного. Таким образом, война как зеркало естественной несправедливости и греховной сущности человека — его обычное состояние при совершении жизненного пути на земле. Похожие мысли мы можем найти и у Ф. М. Достоевского, который считал, что состояние долгого мира и сытого благополучия отупляют человека, делают его глухим и невосприимчивым к Божественным благодатным энергиям, и только война, с ее горем, лишениями и жертвенностью способна пробудить в человеке высшие духовные качества, о которых он даже и не догадывался.