Лев Вершинин - Россия, которую мы догоняем

«Только политические соображения, — писал впоследствии один из самых восторженных историков социал-сионизма, — заставили лидеров Агентства выступить против террористов: эти диссиденты могли нанести тяжелый, а возможно, и непоправимый ущерб сионистской политике. Террористы отказывались подчиняться внутренней дисциплине и пытались навязывать свои правила выборному руководству ишува; в таких условиях сионисты не могли проводить эффективную внешнюю политику». Однако в реале выглядело все куда гаже: мало того, что англичанами передали всю информации на членов «Иргун» (ЛЕХИ, которые, собственно, и были виноваты, шли под раздачу по остаточному принципу) — начались еще и «изъятия». По всей Палестине ребята из ударных отрядов «Хаганы» вырвались в дома, похищали конкурентов и увозили их в отдаленные кибуцы, где допрашивали, избивали, а затем либо передавали англичанами, или, если те считались «особо опасными» (для социалистов), оставляли гнить в наспех оборудованных зинданах. Один из похищенных, Едидия Сигал, был даже убит, а самого «особо опасного» — Якова Твина, шефа разведки «Иргун», вообще полгода держали в яме, зверскими пытками вынуждая сдать Бегина. Жестокость изумляла. Мало кто понимал, что идет, по сути, борьба за власть, в которой сантиментам не место. К тому же молодежь, составлявшая костяк «Хаганы», в основном выросла в кибуцах, под влиянием наставников, для которых все, кроме социалистов, были чем-то худшим, чем для самого радикального ортодокса пресловутые «гои».

В целом по итогам «Сезона» в руках англичан оказалось более 800 активистов «Иргуна», осужденных на ссылку в Эритрею, сотни лишились работы, были выгнаны из институтов. Силы «ревизионистов» были изрядно подорваны, позиции официального руководства ишува, наоборот, укрепились — но моральные издержки оказались непомерно высоки. Тем более что под шумок — что-то скрыть в маленьком обществе, где все всех знали, было нереально — сводились не только политические, но и личные счеты (в операции задействовали только добровольцев, поэтому на маленькие слабости начальство смотрело сквозь пальцы). Изумлялись даже англичане, которым, по идее, происходящее было очень на руку. «К сожалению, — докладывал министру колоний верховный комиссар Палестины, — в списки Еврейского агентства включено много людей, не принимавших участия в террористических акциях, но не согласных с политикой Агентства. Это существенно затрудняет работу полиции по отделению зерен от плевел». Общественность вообще стояла на ушах, открыто протестуя против «похищения детей народа из их домов, семей, лишения их свободы», и даже лидер палестинских пацифистов, известнейший философ Хуго Бергман, левак из леваков, всей душой ненавидевший подпольщиков, заявил, что «Киднеппинг — это могила демократии, смертный приговор всему тому, что нам дорого в ишуве». Больше того, возмущены были и военные. Добровольцам — «сезонникам» не подавали руки, офицеры «Хаганы» начали отказываться участвовать в «подлости», и в марте 1945, когда стало ясно, что силы самообороны вот-вот выйдут из-под контроля, Еврейское Агентство распорядилось наконец свернуть операцию.

Собственно, в те месяцы ишув впервые в истории стоял на грани полноценной гражданской войны, куда ближе к ней, чем годом ранее. Численно и в смысле вооружения «Иргун» был, конечно, много слабее «Хаганы», но кусаться умел. ЛЕХИ, например, себя подстраховали. Сохранилась запись беседы Натана Елин-Мора, одного из их лидеров, с командиром «Хаганы» Эли Голомбом, где крайне прозрачно звучит намек на возможные ответные удары персонально по «первым лицам». Своими жизнями «первые лица» дорожили и рисковать не стали, хотя именно ЛЕХИ и замочили лорда. Впрочем, лорд мало кого волновал, огород городили не ради него. Били «Иргун», и били наотмашь. Ничего не боясь, ибо хорошо знали Бегина. Тот был человеком особого склада — именно в этот момент, зная, что бойцы только ждут отмашки, он обратился к членам «Иргун» с приказом, а к членам ЛЕХИ, которым приказывать не мог, с просьбой не отвечать злом на зло. «Не поднимайте руки, не ведите вооруженной борьбы против этой молодежи, — призывал он. — Они наши братья. Их одурманивают и подстрекают подлецы. Но да не будет братоубийственной войны». В его организации дисциплина была стальная, когда их приходили забирать, вооруженные до зубов «экстремисты» сдавались без сопротивления. Репутация Бегина в ишуве выросла еще больше, но удар по оппонентам социалистов был нанесен неслабый, а это для руководства Еврейского Агентства (насчет англичан и речи нет) было главнее всего.

Следует отдать должное руководству сионистов: лавировать они умели. Кто-то, как Вейцман, англофил, да и не только, тупо верил, что Великобритания, раньше ли, позже, но честно сдержит слово, и верил даже тогда, когда стало ясно, что у Лондона есть свои планы, но большинство, в частности, Бен-Гурион, полагало, что в политике, как на рынке, зазевавшихся кидают. Была даже четкая формула: «Мы будем бороться с Гитлером так, как если бы не было “Белой книги”, и будем бороться с “Белой книгой” так, как если бы не было Гитлера». В общем, хитрый дядька многое учуял даже раньше появления «Белой книги». По мнению Сергея Щевелева, наводить мосты со Штатами он начал через голову формального главы Еврейского Агентства еще в 1938-м, итогом чего и стала Билтморская программа, принятая в Нью-Йорке (1942-й), где значилось, что «Палестина (подразумевалась вся Палестина) должна стать еврейским сообществом, интегрированным в структуру нового демократического мира». Это, учитывая несогласие Лондона с таким вариантом, означало начало формальной переориентации сионизма с Великобритании на США и, по сути, политического краха Вейцмана, готового вести переговоры вечно, лишь бы британцы были довольны.

Как показала жизнь, плебей был дальновиднее лощеного аристократа. После учреждения правительством Его Величества (в начале 1943) должности комиссара по восстановлению Палестины стало ясно, что англичане сдавать мандат не собираются. То есть, что нужно искать покровителя, способного на них надавить. Вариантов было только два: Штаты или СССР, но Москва считала сионизм «уловкой английского империализма», а будущее Палестины видела в «сплочении арабских и еврейских трудящихся масс Палестины, создания единого фронта всех прогрессивных антифашистских (как арабских, так и еврейских) элементов», что исключало создание собственного «национального дома», а значит, для сионистов было категорически неприемлемо. Правда, элиты Америки еще определялись, и не без труда. Рузвельт лавировал, с одной стороны, задабривая еврейских избирателей, с другой стороны, успокаивая арабских монархов, а в целом признавая приоритет интересов Лондона. Зато Трумэн, богобоязненный протестант, был настроен куда более юдофильски. Он потребовал отменить «Белую книгу» как не утвержденную Лигой Наций и раскрыть двери Палестины для беженцев из Европы. Под его давлением Лондону, опасавшемуся интереса Сталина к ближневосточным делам, пришлось дать согласие на создание в ноябре 1945 года «Англо-американского комитета по Палестине», который, правда, поддержал скорее англичан, указав, что любой вариант независимости территории, хоть с разделом, хоть без оного, хуже, а лучше всего продлить срок действия мандата.