Газета Завтра Газета - Газета Завтра 464 (42 2002)

— Так-так, — вмиг я скумекал, — собратья-футболисты вчера после моего ухода от них явно бражничать не закончили и, похоже, гулеванили где-то всю ночку.

Руку Георгию пожав, я поставил сумку с ракетками к его камням и, ни слова ему не говоря, запечатал свой шаг к ларьку напротив — за отменно холодной жидкостью хмельной.

Кружка пива Георгия далеко не одухотворила, но от мрака внутри вполне избавила. И когда нежданно-негаданно к нему подплыла знакомая дама, он раскланялся с ней живо и весело. Дама — знойного возраста доцентша из Москвы — завтра намеревалась отбыть домой, и перед отъездом решила попросить Георгия записать в ее блокнот одно из читанных им ей на днях стихотворений.

Какие рифмы Георгия по нраву ухарям-футболистам, я уже знал. А интересно, чем он зацепил благомыслящую, судя по виду, ученую москвичку? Она позволила мне мое любопытство удовлетворить. Я заглянул в блокнот, где крупным ясным почерком Георгия было вписано аж целых двадцать строчек.

— И не поверите, вчера, в начале мая,

Мне повстречалась знаменитая Даная!

Да, та Даная, что нагая в Эрмитаже,

Лежала в джинсовых штанах на диком пляже.

— Знакомо что-то мне, гляжу я, твое тело,

Зачем, одета, на пляжу лежишь несмело?

— Да быть нагою сотни лет такая скука!

К тому ж, одной веками жить, поверьте — мука!

— Ну, одиночество твое исправить можно,

Хотя охотников найти довольно сложно.

Ведь ты полна и маленького роста —

У нас ж стандарт: там 60, здесь 90.

Не знал, что ты за столько лет осталась девой,

Нарушить это можно только с "подогревом".

Схожу-ка быстро за вином, возьму закуски,

Чтоб было все чин-чинарем у нас, по-русски.

Я побежал назад, о камни спотыкаясь,

Такому случаю судьбы все удивляясь.

Вернулся — на тебе, исчезла та Даная,

Лежит другая, малотрезвая, нагая…

У меня, крестьянина по корням, очень примитивный взгляд на всякого рода творчество: если те плоды души, ума или рук, которые искусственно не навязываются через оглушительную рекламу, имеют спрос — значит эти плоды хороши. Исходя из данной логики тогда, прошлогодним летом, я сам для себя заключил: раз стихи Георгия Мельника востребованы и футболистами с сильными ногами, и дамой-доцентом с крепкими отметинами интеллекта на лице, то он, Мельник, абсолютно бездарный торговец своими интересными публике скульптурами — талантлив как поэт.

Личный этот мой вывод меня ни к чему не обязывал: я, изготовитель заметок про политику и политиков, не читающий вообще лирических и эпических стихов и не включенный ни в какую литературную жизнь, не должен был письменно изрекать, каков поэт Георгий Мельник. И я бы ничего не изрек, если бы не один также прошлогодний случай.

К Коктебеле есть уникальное заведение — кафе "Бубны". Оно уникально тем, что в нем нет музыки. Везде, во всех кабаках на всей набережной музыка грохочет, а в "Бубнах" — тишина. Туда народ приходит разговоры разговаривать и беседы беседовать. Средь посетителей "Бубнов" у меня полно как приятелей, так и приятельниц. И одна из них в день своего 25-летия пригласила меня в тихое кафе выпить за ее красоту и счастье.

В тот же день в литературно-музыкальном салоне Славы Ложко был вечер московского поэта-сатирика, секретаря правления Союза писателей России Юрия Лопусова. Его крутые политические эпиграммы мне по душе, его остроумно-комфортная личность мне симпатична и я, разумеется, завалился в салон, чтобы произвести ему свой читательский поклон.

На вечер Лопусова был зван и Георгий Мельник. Я оказался с ним за одним столом. Мы в меру выпили за дар Юрия Александровича, с ним вволю поговорили и с владельцем салона Ложко и, когда я вспомнил о приглашении на день рождения и о подарке для именинницы в кармане моей жилетки, было уже глубоко за полночь.

Не прийти и не поздравить милую приятельницу было бы бестактно, явиться на три часа позже — неделикатно. Прикрыть свое опоздание я уговорил Георгия Мельника, и мы побрели в "Бубны" вместе.

Там за столом именинницы Ольги нашему взору предстала молодая и уже, выражаясь словами Георгия, изрядно "подогретая" компания. Меня в ней знали все, и мне с моим спутником тотчас же нашли стулья и налили по стопке коньяка. Я не сел рядом с Георгием, а, подняв вверх руки, попросил внимания. Компания умолкла, именинница кивком головы меня на речь благословила.

Я сказал:

— Ольга, дорогая, со мной к тебе прибыл Георгий Сергеевич Мельник. Он в парке Дома творчества писателей выделывает скульптуры из камня, мы там под вечер случайно встретились и к нам вдруг снизошел голос свыше. Голос принадлежал писателю Александру Ивановичу Куприну. Он нам проглаголил: "Вы, судари, нет слов, люди темные, но и вам известно, что я некогда написал повесть "Гранатовый браслет". Замысливалась же она с иным названием. В ней не браслету надлежало фигурировать, а ожерелью. Тому самому ожерелью, которое в данный момент находится под самой высокой в парке туей и которое должно принадлежать любезной моему сердцу красавице Ольге, отмечающей сегодня день рождения. Поручаю вам забрать ожерелье и вручить Ольге.

— Место, где стоит самая высокая туя, — далее я поведал, — голос Куприна не назвал. Поэтому мы с Георгием с фонарем в руках обошли за полночи все-все туи в парке и разыскали-таки ожерелье. Вот оно, — достал я из кармана нить с гранеными камнями. — И нам остается исполнить лишь вторую часть предписания писателя — вручить.

Надев на шею именинницы гранатовое ожерелье от Куприна, я сорвал аплодисменты. Но на том не угомонился.

— Мой товарищ Георгий, избранный знаменитым литератором для одарения Ольги, творит не только каменные скульптуры, но и стихи. И если именинница пожелает, а гости ее попросят, то, я думаю, Георгий выдаст нам нечто очень интересное.

О чтении стихов на пути в "Бубны" мы не договаривались. Моя шальная инициатива застала Георгия врасплох. Он растерялся и смущенно залопотал, что, мол, и стихи у него неважнецкие и читать-то он их не умеет. Но народ на именинах, разогретый алкогольным хлебом, жаждал зрелищ. Георгия уломали. Он негромким и совсем не чарующим голосом стал декламировать.

— О ты, пьянящая весна,

Ты, упоительное лето,

Для коктебельского поэта

Пора пленительного сна!

И осень — пьяница в плаще,

Зима — алкаш в потертой шапке,

Ах, если б мне еще и "бабки",

То я бы не трезвел вообще…

Сразу за "вообще" за столом полыхнул смех, а за ним аплодисменты — погуще, чем при вручении мной подарка имениннице. А потом раздались голоса: еще!

Следующее стихотворение Георгий преподнес так же невыразительно.