Дмитрий Соколов-Митрич - Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?!

К микрофону вышел главный певец Ирана по фамилии Шадарья. Он запел славу имаму Хуссейну, и все люди на площади стали бить себя правой рукой по левой груди и причитать.

Имам Хуссейн – третий имам Ирана. Он жил тысячу четыреста лет назад и принял мучительную смерть от рук арабов. Иранцы оставили своего имама на поле боя одного с небольшим войском в восемьдесят человек. С тех пор они десять дней в году напоминают себе об этом позоре, ходят по улицам покаянными маршами, бьют себя плетками и клянутся, что больше так не будут.

Когда президент Хатами и другие официальные лица покинули трибуну, народ прорвал ограждения и смел со сцены все цветы. Я так и не понял – это от избытка любви к своему лидеру или просто чтоб добро не пропадало.

Иранский авось

– Иранцы – это вам не иракцы, – говорит Игорь Иванович. – Иракцы любят убивать, а иранцы любят умирать. Это большая разница. Вы бы видели, как они вели себя во время ирано-иракской войны. На грузовике с винтовками против танков шли. Шли на иракские пулеметы сотнями. Представляете, целые толпы Александров Матросовых. Говорят, иракских пулеметчиков охватывала паника, когда они это видели. Не выдержав такого зрелища, многие отступали. Страх смерти у персов действительно атрофирован. Вы посмотрите, как они ездят на машинах! Московские водители по сравнению с персами просто эстонцы.

Игорь Иванович по паспорту – Манучер Сулейманпур. Он наполовину перс, наполовину русский. До шести лет жил в Ленинграде, потом его семья переехала в Тегеран. Оба языка для него родные, обе культуры – свои. Говорит, что, когда обижают русских, в нем просыпается русский, когда персов – просыпается перс. После заявлений Буша в Игоре Ивановиче бодрствует перс.

У него двое сыновей. Один, Иван, живет в Америке. Другой, Петр, в Тегеране. Петр – рекламный дизайнер. В свободное время сочиняет музыку в стиле этноджаз. Типичный персонаж из фильма «Асса», но до сих пор проблем со стороны властей не испытывал. Его брат Иван, который в США, Америку не любит. Особенно после того, как его жена-американка бросила Ивана, узнав, что у него рак. Но возвращаться в Иран Иван тоже не хочет. В Америке он привык к порядку, а в Иране его нет.

– У иранцев есть несколько слабых сторон, – Игорь Иванович продолжает рассуждать о возможной войне. – Они, кстати, очень похожи на слабые стороны русских. Первая – это беспечность. Это видно даже в мирной жизни. Вы посмотрите, как они строят дома. Все на соплях. Малейшее землетрясение – и огромное количество жертв. Вон у меня из окна виден дом – смотрите, его уже сносят, всего одна стена осталась, а на первом этаже еще магазины работают. Вы вот меня спросили, как иранцы готовятся к войне. А мне просто смешно. Да никак они не готовятся. Я имею в виду не армию, а народ. Чтобы здесь закупали оружие и противогазы, как в Америке, – это немыслимо. Они все живут одним днем. Поговорки про русский авось здесь актуальнее в несколько раз. Чтобы перс начал готовиться к войне, гром должен грянуть раз десять. Вторая слабость – это излишние гуманизм и жалость. Перс в порыве гнева способен на многое, но очень быстро отходит.

– Как же такая отходчивая нация вот уже двадцать шесть лет ненавидит американцев?

Манучер опять снисходительно улыбнулся.

«Выходи за меня замуж и увези меня в Америку»

Ребекке Стэнгл двадцать один год. Она снимает квартиру в двухстах метрах от бывшего американского посольства в Тегеране, каждый день видит из окон надписи «Долой Америку!» и прекрасно себя чувствует.

Ребекка выросла в штате Юта, учится на третьем курсе факультета востоковедения Аризонского университета. Сюда приехала на языковую стажировку. За девять месяцев успела забыть родной язык настолько, что говорить со мной на английском для нее оказалось затруднительным. Пришлось разговор построить так: Ребекка говорит на персидском, а ее подруга Натия, которая приехала сюда учиться из Грузии, переводит на русский.

– Я выбрала иранский язык, потому что не знала абсолютно ничего об этой стране, – говорит Бекки. – Как и большинство американцев. К тому же мне хотелось самой понять, что здесь за люди такие живут, раз наше правительство их так не любит.

– Ну и как, разобрались?

– На всю оставшуюся жизнь.

– А что вы так вздыхаете? У вас тут были проблемы с безопасностью?

– Да бог с вами! – смеется Бекки. – У меня тут только одна проблема. Каждый второй иранец, узнав, что я американка, предлагает мне выйти за него замуж и увезти его в Америку. И он уверен, что я тут же побегу с ним в постель. Если честно, это уже бесит. Но, конечно, этого недостаточно, чтобы Америка бомбила Иран.

– А как же «Маркбар Омрико»?

– Кого они действительно не любят, так это израильтян и англичан. Это они с тех пор, как Великобритания оккупировала их в сороковых годах. Вон, посмотрите на английское посольство в Тегеране – после того как его недавно петардами закидали, оно охраняется в усиленном режиме. А вот ненависть к американцам – в чистом виде декорация. К американцам иранцы относятся очень даже хорошо. Они говорят, что при шахе американцы здесь, конечно, хозяйничали, но на взаимовыгодной основе – и себя не обижали, и персам жить давали. А англичане, по их мнению, только соки из Ирана высасывали. До сих пор многие иранцы думают, что муллами в их стране управляют англичане. У них даже шутка такая есть: мол, англичане прячутся у наших мулл в бородах.

– Неужели иранская любовь к американцам распространяется и на Буша?

– Нет, Буша здесь действительно не любят. Для них Буш – это такой новый Александр Македонский. Александр Американский. Но Буша и я не люблю. При Буше в Америке наметился откат к консерватизму, он насаждает христианство, борется с абортами. Оно, может, и хорошо, но я против того, чтобы людей заставляли быть моральными. Это должен быть их свободный выбор. То, что сейчас происходит в Америке, очень похоже на ползучую иранскую революцию. Только это не исламская, а христианская революция. А Буш – это такой американский Хомейни. Америка при Буше потихоньку превращается в Иран. Я этого не хочу.

– Может, тогда и в Америку не надо возвращаться? Оставайтесь в Иране. Будете иранской Самантой Смит.

– Тоже не хочу. Здесь все-таки недостаточно прав и свобод. У них даже слова такого в языке нет. Есть слово «рохатс», но оно означает скорее «жизненные удобства», чем «человеческие права».

– То есть для иранцев это нормальное состояние, тяга к демократии им не свойственна. Я вас правильно понял?

– Я бы так не сказала. По-разному. Мне труднее говорить о мужчинах, но что касается женщин, то тут ситуация такая. От недостатка свободы страдают представители старшего поколения, которые были воспитаны до революции. Я знаю одну очень известную прежде актрису. После прихода к власти исламистов ей пришлось уйти со сцены, и теперь ее жизнь ограничена кухней и детьми. Она много лет пребывает в непрекращающейся депрессии. Ее жизнь – сплошной кошмар. Тягу к демократии испытывают и молодые девушки, которые выросли уже при Хатами. Сейчас среди женщин очень растет популярность высшего образования, а для образованного человека несвобода мучительна. Но есть и довольно большое количество женщин, которых нынешнее положение вещей устраивает. Это в основном поколение тридцатилетних – тех, которые выросли и сформировались в первые годы после исламской революции. Они себе другой жизни не представляют. Но я не хочу быть ни среди тех, ни среди других. Мне кажется, для меня гораздо удобнее просто дождаться окончания второго срока Буша.