Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6436 ( № 43 2013)

На этот вопрос И. Гамаюнов, конечно, даст прямой, полный и всесторонний ответ, подкрепив его словами Бердяева о том, как «труден и трагичен путь свободы…».

Но не менее красноречиво звучит ответ косвенный – рассказ о том, что происходило с «Литературной газетой» примерно в то же время.

А происходило следующее. Когда наступила свобода слова, «вдруг оказалось, что руководство газеты воспринимает такую свободу как ненужную крайность. Со страниц «ЛГ» стало изгоняться многоголосие мнений. И произошло неизбежное: монологичность публикаций, высокомерное проповедничество оттолкнули читателей. Тираж резко упал. Нищенскую зарплату выдавали нерегулярно, а гонорары перестали платить совсем.

В подобной ситуации окажутся и другие издания… Акции «Литгазеты» купил медиахолдинг при банке «Менатеп», когда его создатель «хотел опереться на авторитет газеты». Однако надежды журналистов на безбедную жизнь вскоре рассеялись.

Что же касается оценки смены концепции «ЛГ», то И. Гамаюнов здесь не одинок. Он приводит также мнение Аркадия Удальцова, который после августовских событий 91-го стал главным редактором газеты: «Редакция заболела болезнью, которую я назвал бы либерально-демократической. Сплотившись, коллектив допускал на свои страницы авторов только одних взглядов. Будь то в политике, экономике, литературе или культуре».

В повести не раз встречаются размышления о природе и причинах распространённости этой «болезни». Так, в дневнике упоминается некий безымянный коллега, чьё сознание «странно эволюционировало»: «В 80-х он писал о судебных ошибках, не оглядываясь на запреты. Сейчас сам готов запрещать. Ради чего? Ради молодой неокрепшей демократии? Да разве можно строить демократию на гнилой основе?» Другой пример: известная писательница, возмущённая тем, что на одной странице с её очерком редакция поместила «мерз­кую заметку какого-то профессора, ратующего за смертную казнь». У автора возникает ощущение, что его собеседница, которая не так давно «отстаивала право человека на иное мнение, не совпадающее с официальным», сегодня готова «повести за собой конный отряд в сабельный поход против инакомыслия».

Идейная нетерпимость, крайний радикализм неизбежно проявлялись и в отношении к прошлому, что выражалось тогда в массовом сносе памятников, эпидемии переименований улиц и городов. Не миновало это поветрие и «ЛГ»: в 1990 году из её логотипа исчез профиль М. Горького… Возвращён был уже в нынешнем веке, когда газету возглавил Юрий Поляков. Тогда же, по свидетельству И. Гамаюнова, «возродилась традиция – давать как минимум два мнения по общественно важным вопросам. И тираж «ЛГ» в первые годы нового десятилетия стал расти…»

Некоторые темы и сюжеты первой повести встречаются и в других повестях и очерках. Например, в «Ошибке в конструкции» говорится о таких «поработителях душ», как Грабовой, «убедивший матерей, чьи дети погибли от рук террористов в Беслане, что может воскресить их». Похожий сюжет – в повести «Бог из глины» о секте фанатиков, которыми манипулировали проходимцы.

Игорь Гамаюнов в книгах и журнальных подборках последних лет предстал перед читателем не только в своём привычном качестве, но и как прозаик, эссеист, поэт. В новой книге «Бог из глины» мы видим возвращение на круги своя, к журналистике, так сказать, в чистом виде. Но неизменным остаётся его внимание к самочувствию человека, которому довелось жить в период «апокалипсиса российских перемен». Это время не отпускает автора – может быть, потому, что там ответы на многие сегодняшние вопросы.

Эта история о том, как один из наших соотечественников добился полного жизненного успеха. Как он сам выразился: "...и сам себя стал уважать и других заставил!" Всё происходило на моих глазах, и, зная нынешние наши реалии и не желая таскаться по судам или оказаться в травмпункте, специально меняю имена действующих лиц.

Хронология успеха Фёдора Ботова такова. В советские времена он был экспедитором-закупщиком свинопоголовья для нужд потребкооперации. Затем не стало ни Союза ССР, ни потребсоюза, и Ботов сильно приуныл. Однако кое-что от прошлых благ всё-таки урвал - крошечную пасеку в лесистом овраге возле деревни Вязки. Начальство потребкооператорское на такую мелочь при « прихватизации » просто плюнуло, а Ботов подобрал: пять ульев, омшанник, хилый домишко для пчеловода. Но, ничего в пчёлах не кумекая, дохода не получил. Опять затосковал, стал гнать из яблок-кислушек винцо, а пчёл забросил.

И неизвестно, чем бы всё это дело закончилось, не явись как-то к Феде бабка с дальнего конца деревни:

– С поклоном к тебе, Федя. Хряка рощу уже год, под центнер вымахал, а забить некому. Сможешь?

Никогда ранее Ботов свиней не «прибирал» – он их только скупал и возил – но тут[?] Взял кувалду. Пошёл на подворье. И бабкиного хряка не стало.

И тут Ботова осенило: свиньи! Как он о них забыл?! Ведь в прежнее время мотался по деревням, узнавал, у кого завелась хрюша, покупал за наличку и вёз живьём на кооперативный свинарник. «А если для себя? – подумал. – И забой, и продажа...» Так судьба бабкиного кабана определила судьбу Фёдора Ботова.

И пошло-поехало! Хрюшки в Вязках, в посёлке Лесники, в соседней Саплеевке, на хуторе Ореховый – все обретали кончину в ботовском овраге. Убивал их Ботов варварским способом – кувалдой. Сперва бил сам, потом нанял бомжей, обретавшихся в окрестных деревнях. Вой над оврагом стоял невыносимый... Вот так и начал скромный советский экспедитор Ботов разживаться в условиях свободной экономики. Скотобойное дело у него пошло хорошо. А чего ему не идти, если налогов не платит, ветеринарного или санитарного надзора никакого. Социальные отчисления… налоги... ишь, чего захотели!

А зарплата работникам, которых у него уже с десяток? Хе-хе.. Тут, в поволжской глубинке, и пять тысяч рублей в месяц – дар божий. К тому же своих «рабов» (так их именует Фёдор Ботов) можно отоварить и натурой: выдать в счёт заработка свиные потроха, уши-хвосты – и вообще всё то, что обычные люди не едят. Но для «рабов» вполне подходит. Ещё и спасибо говорят... «А ежели надумают у меня что «скоммуниздить», – хвастается предприниматель, – то вот им!» И поднимает Ботов свой килограммовый кулак, а в кулаке обычная деревенская скалка. Только не из липы, а из дубового корневища, да ещё и со свинцовой заливкой внутри. Однажды именно этой скалкой свиной король забил чуть не вусмерть безответного сельского алкаша Жорика.

Дело было так. В этот раз на подпольную бойню Ботова привели не хрюшку, а старую корову. Бурёнка два дня паслась возле бойни в ожидании своей горькой судьбы – в Вязках не нашлось забойщика. Вызвался «прибрать» скотину тот самый Жорик. Дело своё сделал, положенный «пузырь» и потроха получил и отправился восвояси: жарить ливер, посидеть с друганами. Однако отдохнуть не пришлось. В третьем часу ночи примчался Ботов: