Самуил Лурье - Взгляд из угла

Больные слушают молча. Ждут: после новостей - прогноз погоды и сериал про спецназ.

Какой докучливый, какой вздорный соавтор - жизнь, если бы вы только знали!

Ни бельмеса не смыслит в композиции малых жанров. Только нацелишься, сосредоточишься - а нуте-ка, думаешь, составим сюжет прохладительный, культурно-исторический, взберемся к неизвестной покуда последней фразе, как по ступенькам, по мемориальным различным датам, - а жизнь эта самая тут как тут и трясет за плечо: разуй глаза, взгляни окрест, пока не поздно!

Взглядываешь - допустим, по дороге на помойку - и, действительно, обнаруживаешь себя в обстоятельствах интересных. Даже отчасти похожих на тоже мемориальные. Потому что железная дверь теплоцентра - в двух шагах от моего подъезда - всегда запертая железная дверь настежь отворена, взломанная. И зловеще так поскрипывает. И внутри теплоцентра непроглядно темно.

То есть ваш беспечный колумнист вдруг оказывается в положении рязанской старушки - помните? в 99-м году? Очевидный непорядок, а время тревожное. Заявить - или ну их на фиг? Заявить - чего доброго, понаедут с собаками, до утра будут искать гексоген, а жильцов - на мороз, и прощай, колонка.

(Вариант, что в отделении с пьяных глаз примутся допрашивать как террориста, возьмем в скобки, - такая, значит, судьба.) Но если, с другой стороны, их - на фиг, а гексоген там есть и грохнет? С третьей стороны, если не на фиг, а заявить - вдруг сорвешь органам какой-нибудь процесс. Учебно-, скажем, тренировочный. Тогда абзац: вряд ли они повторят ошибку, допущенную в отношении рязанской старушки. Бдительной, мнительной, не погашенной сходу. Сомневаюсь, что еще кому-нибудь так повезет.

Короче, дадим этой колонке шанс быть написанной - а ты, гражданка жизнь, отвали. Знаешь, в автобусах теперь такие ремни, чтобы за них держаться, а на ремнях висят заделанные в пластик параграфы морального кодекса. "Настоящий ленинградец-петербуржец всегда откликнется на вопрос: как пройти к...?" Так вот, это чистая правда, хотя и подписано: Единая Кормушка. Сколько раз мне описывали этот маршрут. И к..., и на..., и даже в...! Я и сам, бывало, откликался. "Настоящий ленинградец-петербуржец всегда улыбнется, всегда поблагодарит". Улыбаюсь, благодарю, приступаю к мемориальным сюжетам. 69 лет тому назад родился Владимир Высоцкий. 62 года тому назад кончилась ленинградская блокада. В тот же день войска Первого Украинского фронта освободили заключенных Освенцима. 10 лет назад умер Иосиф Бродский. Год назад в РФ открылась т. н. Общественная палата. Есть о чем призадуматься, не так ли?

Но наянливая жизнь не дает. Наоборот, передает по радио из Екатеринбурга такую метафору, какую мне не придумать бы никогда. Отменяющую все юбилейные мысли.

Потому что если это не метафора, а действительный факт (как сообщают - заснятый на фотопленку), - то это факт такого порядка вещей, в котором история, как и поэзия, совсем ничего не значит.

Согласно этому порядку вещей, Говорильня, управляемая Кормушкой, в порыве чувства, которое здесь называют патриотизм, постановляет: буде какой иностранец захочет усыновить-удочерить здешнего беспризорного сироту - чинить такому иностранцу всевозможные препятствия.

Поскольку препятствия - это единственное, что здесь чинят старательно и с удовольствием, наступает - как ему не наступить - перепроизводство невостребованных беспризорных сирот. Которых годами держат просто в больницах - потому что куда же их девать. А в больницах они плачут, отчего - неизвестно. То ли не понимают, как им посчастливилось: родиться в стране, которой выбросить на какой-нибудь саммит АТЭС во Владивостоке 100 000 000 000 - раз плюнуть. То ли, напротив, предчувствуют все, что случится. Одним словом - плачут. Кто постарше - потише, а груднички вообще вопят. Надрывая, естественно, медперсоналу сердца.

О, эти женщины в русских селеньях! Присущая им от природы всемирная отзывчивость закалена, как сталь, практикой местного быта. Чтобы не слышать плача детей, они заклеивают им рты скотчем. Младенцы лежат спеленутые и хором мычат. Впитывая, так сказать, с государственным молоком представление о правах человека и гражданские чувства.

А вы говорите: блокада, Освенцим. Говорите: Высоцкий сочинял замечательные песни, Бродский был гениальный поэт. При данном порядке вещей все это не считается. Как не было ничего. Нравы-то не умягчились.

В Овсяниковском саду - где стоял эшафот Чернышевского, - снегопад злобы: Россия - для русских, и все такое, давайте помечтаем, как мы все вместе хоть кого-нибудь убьем.

А вот моросит гуманизм: минюст предлагает разрешить заключенным обращаться к начальству с жалобами на что хотят. И пусть им за это ничего не будет.

Такие, стало быть, две погоды.

Но и в Европе холодно, и в Италии, особенно в Италии, темно. Всматриваюсь в лицо тамошнего премьер-министра: неужто и вправду он агент Патрушева - или, предположим, Крючкова? В глазах, вообще-то, что-то такое есть. Смеющиеся глаза при неподвижности мимических мышц. Вращающиеся как бы под маской.

Тем временем, как видите, колонка благополучно (в смысле - тьфу, тьфу, без новостей из теплоцентра) подходит к концу. Осталась неотмеченной только годовщина Общепала. Но тут лучше академика Сахарова не скажешь: "Велихов почти ГБ, но все же не ГБ..." И прочие общепальцы выглядят внушительно. А некоторые общепалки - даже эффектно.

Вот уже и чайничек нашелся фарфоровый, в котором заварили полоний тому бедняге. Вообще Скотланд-Ярд сделал, что мог, и теперь, значит, болит голова у королевской прокуратуры.

Вот натянет она на эту голову парик, облачится в мантию, поедет во дворец: дескать, осмелюсь, Ваше Величество, доложить. Наемные убийцы прибыли на наш остров из такой-то страны, а зловещим ядом снабдила их, по всей вероятности, контора такая-то. Короче, дело ясное, что дело темное, главное - упаси вас Бог оказаться за одним чайным столиком с людьми оттуда.

По правде сказать, дорого бы я дал, чтобы этой отравительской страной оказалась какая-нибудь Ливия либо северная Корея.

Точней, это тот случай, когда положение северного корейца либо ливийца предпочтительней. Ну какой с него спрос? он же в политическом смысле невинен, как все равно животное; как птица; вставили голубю в клоаку контейнер с микробомбой: лети, птица мира, на Трафальгар-, к примеру, сквер и точечно нагадь - он летит и гадит, хотя в личной жизни трогательнейшее существо. Свернуть ему шею было бы нелепой жестокостью, тем более - объявить всеобщую голубиную охоту.