Самуил Лурье - Взгляд из угла

А на днях один из таких сюжетов прошел очень близко - случился с личным моим знакомым. И что смешно: тоже посрамил классическую литературу. Которая оказалась тут как тут, седыми космами тряся.

Есть, значит, у меня такой симпатичный знакомый, по имени Питер Винс, человек с потрясающей историей. Дед его был мученик и герой - баптистский священник, погиб за веру, расстрелян в 37-м. И отец был мученик и герой, тоже баптистский священник, получил 13 лет лагерей. Где, скорей всего, и сгинул бы - но в 1979-м его и еще нескольких заключенных обменяли на двоих советских провалившихся шпионов. Его посадили в самолет, доставили в Америку, а впоследствии отпустили к нему жену и детей, в том числе вот этого самого Питера, звавшегося тогда Петей. Что и спасло юношу от ареста, поскольку он был активный диссидент и даже правозащитник.

И вот этот самый Питер Винс, гражданин США, как только т.н. советская власть изобразила мертвого жука, рванул на родину. Чтобы, значит, принести родине, которая так безжалостно обращалась с его семьей, как можно больше посильной пользы.

Помочь ей найти свое человеческое лицо.

Видимо, Питер один из тех людей - не знаю, сколько их всего, - которые полагают: чтобы страна стала нормальной, в смысле - чтобы в ней имели реальную силу законы, свободы и права, - надо жить в ней так, словно она и есть нормальная. По законам поступать, правами и свободами пользоваться. Ну как если бы в Конституции была написана правда.

Он поселился в Москве, основал фирму, потом еще компанию. Занялся логистикой (убейте, не объясню, что такое), а также поставкой в приличные рестораны приличных заграничных вин. Скромный такой, но устойчивый доход.

Часть прибыли - на благотворительность: на помощь, скажем, ВИЧ-инфицированным детям, вообразите, в Сибири.

Некоторую сумму - на премию имени академика Сахарова: "Журналистика как поступок". Непродажную прессу, прежде всего в провинции, воодушевить.

Понимаете теперь, причем русская классика? Это же роман Чернышевского (чей пока что проспект и станция метро) "Что делать?", один к одному.

И сравнительно долго все у Питера шло сравнительно неплохо. Как-то он умел отбиться и от бандитского рэкета, и от милицейского. И даже взяток не давал - будто бы совсем, но это слишком невероятно.

Все тип-топ, пока в прошлом году не явился к нему Западного, скажем, московского округа ОБЭП. А в этом сентябре - скажем, Северного, или наоборот.

Про все остальное - как потрошили компьютеры, как странные понятые душили клерков, - читайте в письме П. Винса к Д. Медведеву. Опубликовано в "Новой газете". Кончается воплем: помогите, ради Бога!

Смешной, не правда ли, человек. Вместо того, чтобы просто позвонить по телефону смотрящему за этим округом - Северным или Западным, - и спросить: сколько? И уважить. А теперь, боюсь, все пропало.

Да, а что касается якобы пушкинского стиха. Это измененная строчка из послания П.А. Вяземского - М.Т. Каченовскому. 1820 г. Про литературную критику.

Так что, правительство Санкт-Петербурга - а, правительство Санкт-Петербурга! Сними ты это полотнище, это позорище. Сшей из него, что ли, брючный костюм.

Живешь - ничего не знаешь. Где право, где лево. Какие механизмы спрятаны в жуках. Какие силы действуют в конфетах. Не говоря уже - в РФ.

Про жуков и про конфеты - это стихи Николая Олейникова. Расстрелянного, когда в стране вовсю играли силы мира и социализма.

Впоследствии подтянулись и примкнули извне еще и силы прогресса. И эти три группировки сил попарно каждый Божий день давали решительный отпор силам реакции. Тянувшим, тянувшим свои грязные лапы через океан. Конечно, Атлантический.

А теперь не разберешь ни черта. Какие силы заправляют. Если верить собственным глазам - опять же три: органы, деньги, идиотизм. И все решается между ними, полюбовно - тройственным таким сердечным согласием.

В пятницу после обеда выяснилось, что сил вообще-то гораздо больше - хренова, как говорится, туча. Только - невидимая. Почему и силы различаются исключительно на слух. По вздетым ими на себя прилагательным. Кстати, это не просто: есть одноименные - одних Правых Сил, как минимум, две. Но имеются и другие - и даже одна Сила, кто бы мог подумать, Гражданская.

Имелись. До пятницы.

До после обеда. Когда союз Одноименных Сил разжал свой миллионнопалый кулак. И обхватил Силу Гражданскую. И чью-то еще.

Говорят, кулак вскоре опять сожмется. И станет значительно тверже. Без лишних Сил. К середине ноября.

Такой, значит, проект. Органы - за, деньги не против, идиотизму по фигу. Или, наоборот, деньги - за, органы не против.

С одной стороны, начальники не знают, куда девать людей, считающих себя порядочными. С другой - люди, считающие себя порядочными, не знают, куда деваться. С третьей - деньги в массе своей перебесились и, пожалуй, охотно предпочли бы, чтобы их считал (еще чего! - ну ладно: хотя бы присутствовал при подсчете) кто-нибудь такой. Кто считает сам себя каким-нибудь таким.

А необъятный ресурс идиотизма дает гарантию: чем-чем, но Силой эти люди не сделаются никогда.

Был, правда, один кратковременный эпизод. Когда Ельцину, помните, пришла в голову гениальная мысль (ему первому - и последнему - из всех начальников), и он даже посмел ее высказать: что есть на свете люди умней его. И что, раз так, пусть рулят они.

Органы ответили тотальным саботажем, деньги, озверев, бросились к деньгам, а идиотизмом умники решили пренебречь, не до того им было.

И потерпели сокрушительное поражение. И разбежались кто куда. А идея, которая их одушевляла, так и осталась стоять посреди страны у позорного столба. Чтобы каждый мог подойти и плюнуть в лицо. Или плеснуть из горшка.

Через какое-то время сбросили ее в яму.

А ничего себе, вообще-то, была идея: что будто бы Россия вполне могла бы существовать, как нормальная европейская страна, не хуже никакой другой. Порядок, свобода, достаток, чистота, и так далее. А не произвол насилия, воровства и вранья.

И вот - как бы это ни казалось удивительно, - до сих пор в стране якобы остались миллионы людей, которым эта идея не представляется ни безумной, ни ненавистной. Возможно, они даже думают, что она, хоть и не подает признаков жизни, а все-таки еще не умерла.

Им говорят: вот вам лопаты, забросайте, наконец, эту падаль, примите участие хотя бы для виду, заслужите доверие, оплата сдельная. Не берут лопат. Что-то внутри препятствует. То ли слабость, то ли какая-то, действительно, сила.

Сами-то они, похоже, полагают - сила. Наличие которой дает им основание считать себя порядочными людьми. Но зато отнимает все шансы на успех в жизни.

Не говоря - на карьеру. А просто на любую официальную роль, которая позволяла бы способствовать, скажем, добру; противиться, скажем, злу.