Michael Berg - Веревочная лестница

Говорят, что однажды Томас Манн дал книгу Кафки Альберту Эйнштейну, который вернул ее, сопроводив таким замечанием: «Я не смог прочитать ее, ум человека недостаточно к этому готов». Эйнджел Флорес, редактор сборника критических очерков «Проблема Кафки», приводя данный анекдот, замечает: «Если Эйнштейн считает, что Кафка недоступен его пониманию, тогда он — единственный человек, признавший это. Почти каждый, кому доводилось читать Кафку, не говоря уже о тех, кто не читал его, не имеет и тени сомнения в том, что он вполне понимает Кафку, и более того, только он и понимает его».

В некотором смысле биография писателя банальна и бедна событиями. Автор «Метаморфоз» родился в 1883 году в Праге в семье богатого чешского торговца, а умер в 1924 году в возрасте 40 лет от туберкулеза. В 1906 году двадцатитрехлетний Кафка получил в Пражском университете степень доктора юридических наук. Он изучал право не по склонности души, а потому, что оно было связано с «минимально фиксированной целью, или максимальным выбором целей» (как утверждал друг и биограф писателя Макс Брод). Кафка не собирался работать адвокатом и никогда не работал им. Единственным его желанием было сочинять. Он поступает на работу в Институт страхования рабочих от несчастных случаев в Королевстве Богемия, занимая одну и ту же должность более двенадцати лет, и одновременно пишет. Романы «Америка», «Суд», Замок», оставшиеся в той или иной мере незавершенными, множество рассказов и фрагментов повестей, а также «Дневники». По мнению Дарела Шарпа, «все написанное им, и особенно “Дневники”, — это рассказ о его стремлении справиться не только с конечными тайнами бытия, но и с основными реальностями повседневной жизни».

Несколько выдержек из «Дневников» дают представление о том, какие именно «реальности повседневной жизни» не давали покоя писателю и в конце концов погубили его.

Во-первых, неумение совместить «две профессии, которые никогда не смогут ужиться друг с другом».

«Мне совершенно ясно, что я просто не в состоянии что-либо делать, пока не освобожусь от своей службы: дело заключается лишь в моей возможности максимально долго держать голову так высоко, чтобы не утонуть»1.

«Малейшее счастье, доставляемое одной из них, оборачивается большим несчастьем в другой. Если я вечером написал что-то хорошее, то на следующий день на службе весь горю и ничего не могу довести до конца. Эти метания из стороны в сторону становятся все более мучительными. На службе я внешне выполняю свои обязанности, но лишь внешне, формально, а не внутренне, и каждая невыполненная внутренняя обязанность превращается в несчастье, которое потом уже не покидает меня»2. Конечно, то, что мучает молодого автора, можно обозначить как «проблему выбора», но так ли это?

Вторая проблема обозначается Дарелом Шарпом как «женщины и брак». Кафка без труда устанавливал с ними дружеские отношения, об институте брака был самого высокого мнения, за исключением одного момента, который обозначался им так: «Коитус как кара за счастье быть вместе». Его тянуло к женщинам, но он полагал, что в их теле заключена ловушка, опасная для жизни.

«За исключением времени, проведенного в Цукмантеле, у меня никогда не было интимных отношений с женщинами. Да еще, пожалуй, встреча со швейцарской девушкой в Риве. Первая предстала женщиной, а я был несведущ; вторая была ребенком, я же оказался в полном замешательстве»3.

«Я нарочно хожу по улицам, где есть проститутки. Когда я прохожу мимо них, меня возбуждает эта далекая, но тем не менее существующая возможность пойти с одной из них»4.

В течение пяти лет Кафка балансировал на грани брака с молодой балериной Фелицией Бауэр. Их связь прервалась по инициативе Кафки в декабре 1917 года, когда ему поставили диагноз туберкулезного заболевания.

Еще два года ушло на душевные искания, связанные с возможностью совместной жизни с Миленой Есенской, которая перевела на чешский язык первые рассказы Кафки. В действительности им удалось встретиться лишь дважды, зато Кафка написал ей «множество писем, проникнутых чувствами отчаянья, блаженства, самоуничижения и самобичевания». По мнению Макса Брода, эту переписку можно назвать «самыми значительными любовными письмами всех времен». Я бы добавил — и самыми бесплодными.

И лишь на последнем году своей жизни Кафке удалось в какой-то степени обрести удовлетворение от совместной жизни с женщиной. Ею оказалась Дора Димант, девушка почти вдвое моложе его, с которой он познакомился летом 1923 года на прибалтийском курорте Мюрице. Очарованный ею, он вернулся в Прагу, оборвал все связи и отправился жить с Дорой в Берлин. Она находилась рядом с ним, когда он, окончательно сломленный болезнью, умер 3 июня 1924 года.

Нашел ли он именно ту страшную ловушку, которая прельстила его и погубила, почему ощущение предначертанности буквально пронизывало биографию писателя?

По мнению Дарела Шарпа, Франц Кафка, большую часть жизни проживший «условно», так и не разрешив конфликта между требованиями внутреннего мира и его устремлениями во внешней реальности, стал предшественником века не только как писатель, но и как пациент психоаналитика. Его невроз, сама «условная жизнь» как аспект проблемы «вечного ребенка», был и остается неврозом нашего века. Этот невроз универсален и присущ не только творческим натурам, но, анализируя сны, дневниковые записи, отрывки из писем и прозаических произведений писателя, Дарел Шарп рисует портрет кошмара творческого человека, который мучился так же, как многие до и после него, однако при этом оказался одним из немногих, кто смог хотя бы отчасти найти для своего кошмара словесное выражение.

1 Цит. по: Шарп Д . Незримый ворон. Воронеж, 1994. С. 12–13.

2 Там же. С. 13.

3 Там же. С. 15.

4 Там же. С. 15.

1994

«Выбор народа», или смена литературной эпохи

Знаком возвращения литературы к нормальному состоянию станет грядущая замена «толстых» государственных литературных журналов множеством альманахов, частных и специальных журналов и изданий, через которые и пойдет литературный процесс. «Норма» — достаточно кислая перспектива для тех, кто привык или рассчитывал «жить с литературы»: трудно ожидать, что новые альманахи или журналы будут платить «советские» гонорары даже самым интересным для них авторам. Более того, сами эти частные журналы и альманахи будут быстро возникать и так же быстро исчезать — резоны рынка, спроса и предложения, книгоиздательские основания будут определять жизнестойкость тех или иных новых изданий. Но все значительное — не для государственной литературы или обобщенного «хорошего» вкуса, а для той или иной читательской аудитории, — скорее всего, не останется незамеченным, как это происходило в ХIХ веке или происходит сейчас, скажем, в западноевропейских литературах.