Итоги Итоги - Итоги № 46 (2013)

— Когда планируется закрытие основного здания музея?

— Еще нескоро. Думаю, лет пять у нас есть. Но реконструкция жизненно необходима. Сегодня тут крайне неудобно посетителям. Прекрасно это вижу, искренне жалею людей, приходящих к нам. Вместо атмосферы расслабленности и комфорта, которая должна царить в музее, часто возникает обратное — напряжение и раздражение.

— Соглашаясь на работу в Пушкинском, догадывались, с каким валом проблем столкнетесь, Марина Девовна?

— Представляла все весьма приблизительно, в подробности вникла позже.

— Ужас-ужас?

— Ну конечно! Но и драйв-драйв. Так ведь обычно бывает: глаза боятся, а руки делают. Сначала страх, а потом решимость. Хотя, признаюсь, это не мой способ получения удовольствия. Вот и друзьям говорю, что оказалась в несвойственной для себя ситуации. Есть люди, которым нужен постоянный впрыск адреналина в кровь. Они лезут в горы, погружаются на дно океана, вступают в схватку с дикими хищниками, преодолевают прочие немыслимые трудности. Я совершенно другой человек, но так сложились обстоятельства. Утешаюсь мыслью, что однажды найду прелесть и в нынешнем состоянии. Но для этого нужно, чтобы процесс пошел, набрал ход, появился заметный прогресс. Тогда, возможно, начну думать: «Все движется, как хорошо!» И… получу удовольствие.

— Ваш обычный путь каков?

— Когда все по любви, люди чувствуют себя одной командой, семьей, стремятся к общей цели, никого не ненавидят… Для меня важен внутренний комфорт, тогда любые трудности преодолеть легче. Вот и стараюсь выстроить сейчас такую систему.

— Наталкиваетесь на сопротивление?

— Дело даже не в этом. Люди ведь все разные, и их очень много…

— Прежде вам какими по штатному расписанию коллективами руководить приходилось?

— Когда пришла в Манеж, там работали 269 человек, потом мы сократили до ста пятидесяти… На самом деле чем меньше народу, тем выше производительность и результат. Абсолютно в этом убеждена. Сотрудников легче контролировать, каждый из них тотально погружен в работу. Тогда и человек ощущает свою нужность, востребованность. А иначе все бессмысленно.

— В ГМИИ тоже будете резать?

— Постараюсь выстроить более жизнеспособную структуру. Та, что есть, пока немного буксует… Может, я еще в чем-то не разобралась. Всегда сначала ищу проблему в себе.

— Раньше вы наверняка часто захаживали в Пушкинский?

— И многих сотрудников знала до назначения директором. Мы регулярно сотрудничали с музеем, выставки здесь проводили…

— А первый визит помните?

— В детстве. Мне лет десять было. Приехала в Москву из Одессы на каникулы. Родители специально привезли, чтобы поводить по музеям. В Пушкинский сходили дважды… Я ведь выросла в городе, который лишь формально можно считать провинцией. Скажем, в Одесском музее западного и восточного искусства хранится третья коллекция картин после Эрмитажа и Пушкинского. Или возьмите археологический музей Одессы, который я любила больше всего. Там чудеснейшее собрание экспонатов! Да и люди, определявшие в то время культурный облик моего родного города, до сих пор являются для меня образцами во всем.

— Вы ведь окончили Одесский университет по специальности «классическая филология»?

— Изучала латынь, древнегреческий язык, античное искусство… Все как положено. Иван Владимирович Цветаев, создатель и первый директор Пушкинского музея, по образованию тоже был филологом-классиком… Но это так, к слову.

— Языки знаете?

— Английский. Хотя хотела бы лучше. Меня спрашивают: до какой степени? Отвечаю: так, чтобы спокойно шутить, как по-русски. На мой взгляд, способность не только ощутить чужой юмор, но и точно воспроизвести собственный, это хай-класс применительно к языку. Пока уровня органики я не достигла. Беру уроки у преподавателя и каждый день читаю классическую, не адаптированную литературу на английском. Голсуорси, Диккенса… Это мои любимые писатели, но все равно, честно говоря, неохота. С большим удовольствием взяла бы в руки книгу на русском, но для этого остается мало времени…

— Смотрел программу выставок в ГМИИ, пытался обнаружить ваши следы.

— Пока рано. План до весны 2014 года выстраивался до моего назначения.

— Намерены и здесь что-то менять?

— Уточнять. Глобальных противоречий нет, каких-либо революций не ждите… Пушкинский всегда функционировал как универсальный музей, формирующий культурный облик человека. Нужно укреплять блистательный бэкграунд и славные традиции ГМИИ. На это и будем ориентироваться. Главная для меня проблема — необходимость одновременно заниматься таким количеством разных вопросов. Это крайне сложно. Чем глубже ухожу в работу, тем явственнее ощущаю, какая все же адова должность — директор Пушкинского музея. Ирине Антоновой нужно низко поклониться за то, что тянула махину более полувека. Критиковать со стороны легко, сделать самому что-либо — очень трудно. Я полностью пересмотрела свои прежние взгляды на искусство давать советы другим. До недавнего времени тоже могла публично ругать директора одного музея или другого, недоумевать: почему он так поступает, а не иначе? Теперь подобных вопросов уже не задаю, ратую за толерантность и снисходительность… Очень много узких коридоров, по которым ты вынужден ходить, не имея возможности сделать шаг в сторону!

— Ваше назначение в профессиональном сообществе встретили вполне благосклонно, лишь один упрек звучал: музейщик и галерейщик — все-таки разные истории.

— Ну-у-у, это далеко не самое страшное обвинение! Тем более что я действительно долго работала в галереях. Правда, в нон-профитных, некоммерческих. Словом, здесь нет ничего криминального. В любом случае ни один художественный музей не может сегодня существовать без галерей, поскольку те напрямую сотрудничают с коллекционерами. Это очень важная составляющая. По сути, галерея — тот же музей, но в виде лабораторной площадки, свободной от догм и открытой для экспериментов. Чем менее зашорен взгляд, тем лучше для дела. Нынешние директора крупных западных музеев почти все с опытом галерейщиков.

— Еще говорят, что увлекаетесь коллекционированием, а это не есть «гуд» для руководителя структуры вроде той, которой вас поставили руководить.

— Люблю наивное искусство русского Севера, но не собираю эти предметы, а живу в них. Сижу на самодельных стульях, сплю на таких же кроватях, ем из посуды, что-то ношу в качестве bijou… Никогда не считала себя коллекционером, даже смешно рассуждать об этом. К тому же как у человека служащего у меня в жизни не было денег на покупку дорогих вещей, которые хотела бы приобрести.