Эксперт Эксперт - Эксперт № 01-02 (2014)

Пинкер С. Субстанция мышления: язык как окно в человеческую природу. 2013.

Наконец, в этой кажущейся такой бесполезной гуманитарной области рождаются исследования, связанные с самым нашим практическим интересом — с интересом к собственной жизни. Конечно, таблетки для счастья и новый смартфон — это очень хорошо, так что физика и биология обеспечены работой — в тех областях, где они к этим чудесам имеют какое-то отношение. Но ведь помимо этого есть масса других вполне практических проблем. Наши дети учатся в школе — а там, как известно, ужасное образование. А как надо лучше? Мы живем в городах, задыхаемся в пробках — но, говорят, есть города, где уровень проблем ниже. А как надо строить города и как следует в них жить? Дети потом поступают в университет — а что там у нас с высшим образованием? А как наука — она же, кажется, должна обеспечивать нам все это благополучие — как там с наукой, все ли в порядке? Эти вопросы тоже нас интересуют, и потому есть знаменитые, чудесные, замечательные «гуманитарные» книги, посвященные истории вполне практических вопросов.

Грэм П. Америка за школьной партой. 2011.

Джекобс Дж. Смерть и жизнь больших американских городов. 2011.

Андреев А. Российские университеты XVIII — первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы. 2009.

Шноль С. Герои, злодеи, конформисты отечественной науки. 2010.

Замечательных популярных книг о разных науках очень много. Некоторые даже пессимистически замечают, что это похоже на обильное цветение перед смертью. Однако оставим страхи; мы пока живы, у нас есть множество хороших книг, а вскоре выйдет еще несколько замечательных — вот прямо совсем скоро, уже в январе. Можно узнать, как устроен мир, — а то вечно эта проклятая неопределенность.

Схема

Так выглядит «карта науки» (связи различных направлений и дисциплин), составленная на основании 20 млн научных и технических статей и 2 млн патентов за 1996–2011 годы. Центральная наука сейчас — медицина. Это огромная область знаний со многими десятками наук внутри. По «весу» сейчас медицина стоит столько же, сколько все прочие науки вместе взятые. На другом полюсе лежат физика с математикой и химией — они «весят» много меньше. Между медициной и физикой вставлена биология

Михаил Визель

Постмодернизм окончательно прирос к стволу русской литературы — и оказался в состоянии давать новые побеги

Рисунок: Сергей Жегло

Вышедший в конце ноября 2013 года новый роман Владимира Сорокина «Теллурия» на некоторое время стал лидером продаж магазина «Москва». Удивляться тут не приходится: Сорокин вот уже несколько лет как сменил почетное, но хлопотное положение концептуалиста на статус живого классика. Удивительно другое: в «Теллурии» не только сильно сглажены крайности ранних романов Сорокина, но и прослеживается влияние другого писателя, ранее считавшегося с ним несопоставимым, — Виктора Пелевина. Но и это, если вдуматься, не так уж странно. Потому что именно Сорокин и Пелевин делили вплоть до нынешнего года звание самых влиятельных русских писателей XXI века.

yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');

Подобное категоричное утверждение способно вызывать ярость у литературного критика, никогда не числившего Пелевина по ведомству «настоящей литературы» — и не без оснований. И недоумение у просвещенного читателя, до недавнего времени искренне (и с еще большими на то основаниями) считавшего Сорокина писателем для немногих гурманов-экстремалов. А «главным писателем» числившего в лучшем случае Акунина. Но тем не менее с момента выхода «Generation “П”» (1999) невозможно не отдавать себе отчет: мы долго жили в «мире Пелевина» — с виртуальными симулякрами политиков и олигархов, кризисами и катастрофами, устраиваемыми ради рекламы водки и сигарет, и прочими приметами рубежа девяностых-нулевых. В первую очередь с жестоким кризисом подлинности: в мире Пелевина все автомобили — «угнанные у немецкого бюргера», а все товары известных брендов — поддельные. В этом же мире, хладнокровно сконструированном и тотально стилизованном, жили и герои Акунина — взмывающие с ошеломляющей скоростью по воле случая и по мановению таинственных высших сил по карьерным лестницам, рассудочно чувствующие и разражающиеся в самый неподходящий момент пространными философскими рассуждениями.

Но уже в «ДПП (NN)» (2003) Пелевин, с его особым нюхом, зафиксировал: времена меняются. И прописал это со всей определенностью: «Все чаще на важную стрелку с обеих сторон приезжали люди с погонами, которые как бы в шутку отдавали друг другу честь при встрече — отчего делалось неясно, можно ли вообще называть такое мероприятие стрелкой». В этих словах, которые потом часто цитировали, речь идет как бы про отношения крупного бизнеса и разнообразных «крыш», но на самом деле, конечно, далеко не только про них.

Впрочем, на должном художественном уровне это новое ощущение сумел зафиксировать не Пелевин, а Сорокин в прорывном для себя «Дне опричника» (2006). Эта небольшая повесть резко вывела пятидесятилетнего авангардиста-концептуалиста, до той поры пользовавшегося непререкаемым авторитетом в достаточно узком (и большей частью профессиональном) кругу ревнителей русской словесности, а также, против своей воли, скандальной славой главного жупела для профессиональных патриотов, в число писателей, наиболее адекватно отображающих действительность.

Оскар Уайльд в свое время заметил, что общие места — это состарившиеся парадоксы. Так вот, именно после выхода «Дня опричника» утверждение, что Россия переживает «новое высокотехнологичное Средневековье» — с боярами на «мерседесах» и опричниками «из органов», из парадокса и поэтического образа (возникшего, впрочем, еще в песне Гребенщикова «Древнерусская тоска», 1996) стало общим местом. Над ним и смеяться невозможно, настолько это очевидно. И даже сцена содомской мазохистской оргии в книге не вызывала нареканий — настолько была прозрачна эта метафора.

Под знаком Сорокина

На фоне этого грозного и жизненного памфлета-предупреждения большие романы Пелевина «Empire “V”» (2006) и «t» (2009) были хороши, но откровенно вторичны по отношению к самому же «раннему Пелевину»: опять ищущие смысл жизни пытливые юноши, неожиданные доказательства иллюзорности мира и срывание масок с общества потребления. А искушенные читатели могли обратить внимание и на некоторую зависимость предложенной Пелевиным в «Empire V» игры в вампиров, выведших людей себе на прокорм, от сорокинской «ледяной трилогии»: «Лёд» (2002), «Путь Бро» (2004) и «23000» (2005). Там тоже человечество разделено на бессмысленные «мясные машины» и немногих избранных, которым ледяной молот «разбудил сердце»… Но читателей со столь широким кругом чтения, в который входили бы одновременно и Сорокин, и Пелевин, оказалось в то время, прямо сказать, немного.