Михаил Катков - Исторический обзор попытки Александра I восстановить Польское королевство

Что права, данные полякам, император намеревался соблюдать свято, это обнаружилось в конце заседаний первого сейма. Один из проектов закона, представленных сейму, не получил большинства голосов в обеих палатах, и государь отказался от него, заметив в речи, которою закрывался сейм: "Свободно избранные, вы долженствовали свободно выражать ваши мнения. Этою двойственною неприкосновенностью должен всегда отличаться истинный характер народного представительства, которое я желал собрать вокруг себя, чтобы чрез посредство его выслушивать откровенное и полное выражение общественного мнения". Если настояния сейма 1820 г. насчет улучшения действительно недостаточной системы судопроизводства через введение присяжных были отвергнуты, то император был вынужден к тому отсутствием в Польше элементов этого учреждения, так как все народонаселение страны распадалось на господствующий класс панов и на презираемые, бесправные классы холопов и евреев. При таких условиях суд присяжных не представил бы никаких обеспечений для правосудия.

От самих поляков зависело содействовать дальнейшему развитию их политической жизни, но они оказались неспособны к самообладанию и достигли только ограничения предоставленных им прав. Так, приказом наместника генерала Зайончка (который был назначен, несмотря на то что сражался против России в рядах Наполеона) от 22 мая 1819 г. предварительная цензура была сначала установлена для всех периодических изданий, а потом (16 июля 1819 г.) и для всех вообще произведений печати, а указом самого императора Александра от 3 февраля 1825 г. отменена была необходимая принадлежность представительных собраний, именно публичность их заседаний и прений. Третий сейм был созван не в 1822 году, как следовало по уложению, а в 1825 году.

Впрочем, сами поляки сознаются, что они хотели вовсе не политических успехов и восстали в 1830 году вовсе не за политические права, а за восстановление прежнего политического могущества своего королевства. Вот что говорит об этом предмете один из историков польского восстания 1830 и 31 гг. Мориц Мохнацкий, которого никто не заподозрит в пристрастии к русскому правительству (в сочинении, изданном в Париже в 1834 г.):

Я спрашиваю, — говорит он, — если бы русские даже святейшим образом соблюдали конституционное учреждение в Царстве Польском, то полное его развитие не привело ли бы еще скорее к восстанию, чем его ограничение? Революция лежала в основании самого учреждения Царства, и русские государи не могли предотвратить ее ни пунктуальным исполнением конституции, ни совершенным ее уничтожением; по этой же самой причине я не вывожу революции из недостатков правительства, так как оно могло быть в тысячу раз хуже, если бы мы были независимы.

А в другом месте тот же писатель говорит:

По моему убеждению, ни свобода, ни учреждения, каково бы ни было их достоинство, не в силах усладить судьбу нации, которая некогда была велика и могущественна, впоследствии пришла в упадок и затем желает вновь возвыситься. Такая страна находится в состоянии постоянных инсуррекций, такой народ живет только восстанием и в нем одном видит свое назначение. Царство Польское, основанное конгрессом, было только частицей общего национального бытия. Дарованные ему права и привилегии постольку лишь имели значение, поскольку они доставляли возможность законным путем выказывать оппозицию главнейшим врагам польского имени [1] Эти слова польского историка приведены нами в том виде, как они переданы в недавно вышедшей в русском переводе г. Квитницкого первой части очень интересного сочинения Смита о польском восстании 1830 и 31 гг. Пользуемся этим случаем, чтоб обратить внимание публики на эту книгу. .

Но даже и эти виды на восстановление могущественного королевства Польского никогда не были так близки к своему осуществлению, как в царствование Александра I. Полякам нечего было жаловаться на зависимость от России: самостоятельность Польского царства достаточно была ограждена конституцией 1815 г. Почти единственною связью между Россией и Польшей было лицо государя, и единственное обеспечение, что Польша не употребит в нормальное время своей особой армии для войны против России, заключалось в том, что "право объявлять войну (а также и заключать какие бы то ни было трактаты и конвенции) предоставлено было царю польскому" (§ 40 конституции 1815 г.). Вообще же отношения Царства Польского к России определены были следующим образом: отношения внешней политики Империи долженствовали быть общими и Царству Польскому; насколько внешние сношения касались царства, они поручались министру государственному секретарю, который находился при особе государя и чрез которого происходили все сношения государя с его наместником. Право определять участие Польши в войнах России, а равно и в мирных или торговых трактатах, принадлежало исключительно одному государю, без контроля со стороны палат, но войска польские никогда не могли быть употребляемы вне Европы (припомним, что Наполеон I расточал кровь поляков герцогства Варшавского в странах самых отдаленных, с которыми у поляков не могло быть никаких счетов, как, например, в Испании). Этим, собственно, и оканчивались все отношения Польши к России, так как даже содержание русских войск, если бы потребовалось вступление их в Польшу, а равно и содержание польских войск при вступлении их в Россию оставалось на обязанности соответствующих стран. Наместником своим император мог назначить из русских только кого-либо из принцев крови; в противном же случае выбор должен быть падать на природного или натурализованного поляка. Все должности, гражданские и военные, должны были исключительно замещаться поляками. Для натурализации и получения доступа к должностям требовалось иметь поземельную собственность в Польше, владеть польским языком, на котором производились все дела, и прожить в стране по меньшей мере пять лет, при безукоризненном поведении.

Что сам император Александр искренно желал присоединить к новому Царству Польскому если не все западные и юго-западные области России, то значительную часть их, в том тоже не может быть сомнения. Первая статья Венского трактата служит несомненным тому доказательством. Начало выполнению этого плана было уже положено присоединением Белостокской области, которая досталась России в 1807 г. по Тильзитскому миру как вознаграждение за все ее пожертвования во время прусско-польской кампании. Почти в каждой речи императора на сейме были намеки на то, что он имеет в виду выполнение этого плана. При открытии второго сейма в 1820 г. государь, между прочим, сказал: "Поляки! По мере того как узы братства, навсегда соединяющие вас с Россией, упрочиваются <���…> открытое мною вам поприще расширяется и сглаживается. Еще несколько шагов, направляемых мудростью и умеренностью, запечатленных доверием и прямодушием, и вы достигнете цели ваших и моих надежд. Я вдвойне порадуюсь, когда увижу, что мирное пользование вашими вольностями упрочило наше национальное существование и скрепило неразрывную связь благоденствия между обеими нашими отчизнами". И еще в 1825 г. он говорил полякам на сейме: "Будущность вашей родины в ваших руках; окажите ей те услуги, которых она ждет от вас, и помогите мне в выполнении моих желаний, которых я никогда не переставал питать в ее пользу". Если бы политические руководители общественного мнения в Польше обнаружили сколько-нибудь политической способности, тогда дело их, дело присоединения русских западных областей к Польше, могло бы быть выиграно ими против России. Но, по счастью для России, и на этот раз поляки обнаружили отсутствие всякой способности к самообладанию, — этот всегдашний недостаток людей, стремящихся к невозможному. Уступки императора Александра вызвали в них не благодарность, а притязательность, и эта притязательность нашла себе поприще в тайных обществах, принявших тотчас же враждебный характер не только к России, но и к императору Александру, благодетелю Польши. Памятником этой печальной эпохи было только то, что поляки воспользовались с большою энергией царствованием Александра для углубления корней полонизма и латинства в западных краях России.