Б. Александров - Черные лебеди. Новейшая история Большого театра

Джульетта и Ромео 1970-х - Наталия Бессмертнова и Михаил Лавровский

Только не сравнивайте! Надо полностью абстрагироваться, предупреждал меня известный артист балета. Но отрешиться от прежнего я так и не смогла. Гениальная музыка Прокофьева, правда, в далеко не гениальном исполнении оркестра Большого возвращала к образам, навсегда захватившим воображение. Перед глазами же на фоне бесноватой современной толпы заявляли о себе персонажи с шекспировскими именами, чьи движения походили на судороги, сменяющиеся «па» в стиле брейк. Меркуцио, этот бесшабашный весельчак и балагур, душой преданный Ромео, был в черной с символикой косынке-бандане, атрибуте «металлистов». На вечеринке враждебного клана, дабы не быть узнанным, он обряжается в женское платье и парик и, кокетливо помахивая веером, завлекает разгоряченного Тибальда, напоминая при этом знаменитого американца Джека Леммона из кинокомедии 50-х «В джазе только девушки». А под грандиозный прокофьевский «Танец рыцарей» леди Капулетти, сексуально озабоченная особа, готова вступить в любовную связь со своим племянником.

Собственно, с музыкой русского гения никто не считался. Усеченный и искромсанный Прокофьев — без «Джульетты-девочки», вступления, «Гавота» и многого другого — кое-как скроен и залатан. Да и при чем здесь вообще это великое произведение? В момент встречи и узнавания новоявленных Ромео и Джульетты музыка оказалась и вовсе не нужна: ее целиком исключили минут на десять, наверное, в расчете на самодостаточность действия, но оно получилось невыразительным и скучным.

Новичок в балетном искусстве, режиссер-постановщик заезжий англичанин Деклан Доннеллан (он же автор либретто) не скрывал своего дилетантства, хотя был не прочь поэкспериментировать на главной русской сцене. «Вообще драматические режиссеры не ставят балеты. Это моя фантазия, — говорит он. — Но в России все возможно. Я никогда не смог бы этого сделать в Лондоне».

В отличие от него хореограф Раду Поклитару, хоть и относительно молод, как-никак обладатель Гран-при разных международных балетных конкурсов, десять лет проработал в Минском театре балета. Своей заслугой он считает то, что впервые снял с балерин Большого театра пуанты, ибо они, по его мнению, мешают свободному телодвижению. Одна из исполнительниц роли Джульетты, ведущая солистка ГАБТа Мария Александрова, добавляет, что кроме перехода с носка на ступню научилась на сцене громко смеяться, чего никогда не знавал русский балет. Возгласы из уст героев раздаются по разным поводам. Джульетта, например, голосит, убедившись, что Ромео мертв, а вовсе не притворяется, до этого исхлестав его по щекам и поднимая за край футболки.

А вот трагедии при всей свободе действия не получается.

Многие зрители не выдерживают — уходят со спектакля, не дождавшись конца.

Думаю, не меньшее испытание это и для артистов. Для подобных телодвижений куда больше подходит не сцена Большого театра, пусть и новая, экспериментальная, а какая-нибудь попсовая площадка.

Татьяна Маршкова, «Парламентская газета», 30.12.2003

Джульетта двадцать первого века, больше похожая на спортсменку, чем на хрупкую грезу, бегает чаще, чем танцует. Громко стучит босыми ногами, запрокидывает кулаки за затылок, обгоняет черный хоровод теней и торопит время. Она трогается с места сразу же, как только из ее спальни исчезает Ромео. Действует так, будто знает, чем все закончится, и надеется на последнюю секунду, как на спасение. Но, экспрессивная и чувственная, легко поддается обману. Неудивительно — вокруг сумасшедшие контрасты.

Одно путается с другим, зло выдается за добро, хорошее — за плохое. Святой отец Лоренцо подличает и лицемерит. Леди Капулетти ненавидит дочь за молодость и красоту. Но самая страшная подмена ожидает героиню в финале. Джульетта Марии Александровой, очнувшаяся в склепе, ведет себя как пьяная. Ходит, пошатываясь. Запрокидывает голову, захлебываясь беззвучным смехом. Вокруг — люди. То ли тени, то ли соглядатаи. Массовка расходится на парочки и танцует, как на дискотеке. Будто дело происходит не на пороге того света, а на нескончаемой тусовке.

Из статьи Елены Губайдуллиной

«Усталый Мазепа и Джульетта-спортсменка»,

«Петербургский театральный журнал», № 1, 2004

— Можно ли говорить о последствиях для московской культурной среды вашей скандальной постановки «Ромео и Джульетты» Прокофьева на сцене Большого театра в 2003 году?

— О последствиях, скорее, не моей «Ромео и Джульетты», а четырех лет руководства труппой Большого театра Алексея Ратманского. Это человек западного образа мышления, по-настоящему современный хореограф, умница, эрудит. Благодаря ему в Большом произошел ментальный сдвиг, и словосочетание «современный балет» перестало быть чем-то вроде сибирской язвы. Сейчас там выросло целое поколение замечательных солистов, которые легко танцуют как классику, так и модерн. «Ромео и Джульетта» была предтечей, тараном. Когда Алексей занял свой пост, ему было не то что легче. Просто самое ужасное, что можно было сделать, мы сделали до того. И его замечательное творчество московскими балетоманами было воспринято с облегчением, как спасение от этого ужаса.

Из беседы с постановщиком балета

Раду Поклитару, «Левый берег», 6.12.2009

Сегодня на сцене Большого театра пройдет премьера оперы «Дети Розенталя» по либретто Сорокина.

Автором либретто этого произведения стал одиозный писатель, холодная сальная звезда московского андеграунда рубежа 80—90-х Владимир Георгиевич Сорокин. Руке этого человека принадлежат также книги «Норма», «Сердца четырех», «Голубое сало», «Лед», «Пир», «Путь Бро» и другие.

«Дети Розенталя» - апофеоз антиэстетики на сцене Большого театра начала XXI века

Идея постановки такова: ученым Розенталем были созданы клоны великих композиторов Моцарта, Верди, Вагнера, Чайковского и Мусоргского. Неожиданно «дубликаты» оказываются предоставленными сами себе в жестокой и непредсказуемой российской реальности начала 90-х годов XX века.

Свой протест по поводу презентации оперы уже выразили депутаты Госдумы, назвавшие ее «недостойной Большого театра».

Депутат Елена Драпеко с сожалением констатировала, что «это — скучно, это — вне искусства и не подлежит обсуждению в этом ключе. Я успокоилась: думала, что мы — ретрограды, консерваторы, не заметили таланта».