Е. Полевой - По ту сторону китайской границы. Белый Харбин

Вы были бы чрезвычайно наивны, если бы вздумали заговорить с таким человеком о вопросах политики, о новых веяниях в области искусства, о последних научных открытиях, о проблемах народного хозяйства или о чем-нибудь подобном. В лучшем случае вы услышали бы растерянное и бессмысленное поддакивание; в худшем — вас приняли бы за безнадежно больного маниака или агента Коминтерна и постарались бы поскорее от нас отвязаться. Новые веяния в области искусства, народное хозяйство — какая скука! Только сумасшедшие маниаки могут говорить о них через 10—12 лет после революции, когда, отдыхая от трудов праведных или неправедных, можно посидеть, ни о чем ни думая, в кафе «Дальконд», завернуть на час на Гарольд Лойда и закатиться в «Фантазию», чтобы в промежутке между двумя рюмками куантро покружиться под звуки «Валенсии» в фокстроте с услужливой кельнершей и поглазеть на «живые статуи», т. е. попросту на совершенно обнаженных женщин, показываемых со сцены.

Впрочем конечно далеко не все харбинские обывателя совершенно одинаковы. Они распадаются на различные как исторические, так и географические группы, и каждая из таких групп имеет некоторые свои характерные особенности. Все эти группы могут быть разбиты на четыре основных категории:

обывателя доисторического, или нафталинного;

обывателя типичного, или нормального;

обывателя активного, или спекулирующего, и

обывателя американизированного, фокстротирующего.

Обыватель доисторический — это сейчас уже немногочисленные остатки тех железнодорожных пионеров, которые появились в полосе отчуждения КВЖД отчасти еще в начале ее постройки, отчасти в первые годы ее эксплоатации, т. е. осели в Харбине минимум 25—30 лет назад. Осевши в Харбине в это далекое время, эти люди не только за годы войны и революции, но даже и к началу мировой войны успели настолько обрасти своеобразным мохом далекого провинциального захолустья и отстать от жизни, что уже лет 15 назад превратились в какие-то засушенные мумии не от мира сего. И мировая война и революция в самых острых своих проявлениях, всколыхнувшие и даже расплескавшие российское обывательское болото, прошли мимо них и ни на йоту не изменили и не нарушили их мирного жития, не сдули с их окон ни одной кисейной занавески и не поломали ни одной их герани.

Количественно их осталось уже очень немного. Они живут замкнуто, в своих углах, и когда они выходят из них на улицы Нового города, остающегося их основной резиденцией, начинает казаться, что это не люди, а какие-то призраки далекого прошлого вышли потолкаться в новой и чуждой им людской толпе, что всех их только что вытащили из каких-то старых, пересыпанных нафталином, сундуков, чтобы слегка проветрить и затем снова уложить на долгие годы. Среди них вы можете увидеть высохших, желтых дам, одетых по последней моде конца прошлого века, и благообразных старичков в долгополых старомодных сюртуках. Они ходят одинаково, гордо и беззвучно, держатся особняком, и в современной окружающем мире их ничто не интересует. Они как будто даже не замечают его и живут в каком-то далеком, никому неведомом прошлом. Их нельзя встретить ни в одном общественном месте, кроме разве духовных концертов. Но и там они ведут себя чинно и благообразно и так же бесшумно, как появились, снова исчезают, чтобы вернуться надолго в свой нафталин или в свое своеобразное небытие.

Типичный, или нормальный, обыватель Харбина — это прежний ограниченный, косный мещанин до мозга костей, усердно посещающий кино, любящий вкусно закусить и поспать после обеда, поиграть в неизменный преферанс, иногда закатиться в кабачок и заботящийся главным образом о том, чтобы его как-нибудь не извлекли из его нудного мещанского болота.

Прямую противоположность ему составляет обыватель активный, или спекулирующий. Если нормальный обыватель — пережиток уже отходящего в область истории сонного и малоподвижного прошлого, то обыватель активный является порождением живой современности с ее калейдоскопической подвижностью и постоянной беспокойной изменчивостью. Нездоровая атмосфера беженства, постоянное пребывание на случайном притыке, до которого докатывает волна событий, полное отсутствие веры в завтрашний день — создали из этого обывателя цепкого человека, который вечно двигается, что-то придумывает, хватается абсолютно за все — сегодня моет тарелки в ресторане или управляет автомобилем, завтра спекулирует на бобах, послезавтра продает нефтяные промыслы «на Кавказе», а затем открывает магазин на Китайской улице, чтобы через полгода с треском вылететь в трубу и начать свою блестящую карьеру с самого начала. Он то сорит деньгами по кабакам и притонам, то изыскивает способы как-нибудь пообедать на медный пятачок, случайно заблудившийся в его кармане.

Этот спекулирующий обыватель и образует те подвижные кадры, из которых постепенно выкристаллизовывается последний вид обывателя — обыватель американизированный, или фокстротирующий. В существе своем это тот же спекулирующий обыватель в следующей стадии своего развития, уже прошедший все стадии первоначального неблагополучия и неожиданных прыжков в неизвестность и почивший на лаврах своей жизненной цепкости.

Этот сорт харбинского обывателя из кожи лезет вон для того, чтобы отвыкнуть от своих прежних российских манер и старого русского „безкультурья“ и изобразить из себя вполне американизированного аристократа. Правда, в подавляющем большинстве случаев он даже не видел никогда в жизни ни одного подходящего образца. В Харбине не водится представителей большого американского света. На Дальний Восток, как и во всякую отдаленную колонию, Америка выкидывает главным образом свои общественные отбросы, и подавляющее большинство появляющихся на харбинском горизонте американцев имеет в своем формуляре в лучшем случае несколько сомнительных авантюр, а часто просто даже уголовную тюрьму или подобного рода заслуги. Но в среде фокстротирующего харбинского обывателя — они почетные гости, образцы общественного поведения, законодатели мод. „Вышедший в люди“ активный харбинский обыватель начинает очень быстро подражать им во всем и конечно прежде всего их чисто внешней манере проводить время.

Если обыватель доисторический и обыватель нормальный концентрируются главным образом в той части Харбина, которая носит название „Нового города“ и представляет собою в сущности сильно разросшийся железнодорожный поселок, заселенный и до сих пор чуть не на 80 % служащими дороги, то обыватель активный и американизированный тяготеет к торговой части города, именуемой „Пристанью“. И на этой Пристани вы легко можете избить его нравы и обычаи.