Е. Полевой - По ту сторону китайской границы. Белый Харбин

Весь этот увязший в своем мещанском болоте обывательский Харбин иногда точно бредит во сне и пытается проявить какие-то свои общественные и идейные склонности. Но эти попытки кончаются всегда пошло и глупо.

Так однажды группа местных харбинских адвокатов решила организовать общественный суд над… тем же злополучным фокстротом. Рассылали приглашения, распространяли билеты, а затем в течение нескольких вечерних часов доморощенные харбинские Демосфены и Плевако успели наговорить столько пошлостей и благоглупостей, что у слушателей скулы свело от зевоты, а сами участники суда стыдливо опускали глаза и быстро переводили разговор на другие темы, когда кто-нибудь случайно вспоминал об этом их „общественном“ начинании.

В другой раз местная адвокатура вздумала чествовать банкетом прибывшего в Харбин А. С. Зарудного. Ели, пили и конечно говорили речи на общественные темы. Казалось, что выбивают пыль из залежавшихся архивных мешков русской адвокатуры. Пахло плесенью 90-х годов, никто не мог выдумать ни одного живого слова. Сам виновник торжества окончательно скис под дождем этих обывательских излияний настолько, что один из наблюдавших его участников банкета не без остроумия и достаточно метко заметил:

— Он был бы прекрасным собеседником в братской могиле.

Не удивительно. Весь этот банкет был похож на братскую могилу. Разве его участники не были живыми мертвецами?!

Эти вылазки в сторону общественных выступлений только подчеркивают всю безнадежность внутренней мертвечины харбинского обывателя, его постепенное, но довольно быстрое догнивание. На таких выступлениях виднее, насколько быстро деградируются эти кадры навсегда отживших и никогда уже не могущих вернуться к жизни бывших людей.

Это впрочем не мешает им думать, что они все еще живут своей прежней, самой подлинной и настоящей жизнью. Их смешная, кичливая и праздная болтовня кажется им проповедью новых откровений, их мертвенный фокстрот — подлинным весельем, а их мышиная беготня вокруг мелких „дел“ и спекуляций — тем подлинным жизненным благополучием, ради сохранения которого они останутся до могилы врагами Советов и большевизма, выбросивших их в свое время из насиженных ими обывательских углов в далекое харбинское болото.

Кажется на первый взгляд странным, что, говоря о Харбине, городе, находящемся на территории суверенного Китая, приходится так много говорить о русских, почти не упоминая о подлинных хозяевах страны — китайцах.

Где же они?

О, они тут же, рядом, только не в европейско-американском Харбине, — здесь они тонут в чуждой им толпе иностранцев, — а в соседнем и фактически сливающемся с ним Фудзядяне.

Все иностранцы, а в их числе и русские выходцы из царской России, приходили в Китай как колонизаторы-завоеватели, как высшая раса, которая стремилась жить и питаться соками низшей, подчиняя ее своей культуре и своему влиянию и превращая ее в орудие для своей наживы. И потому все эти иностранцы никогда не селились в китайских городах среди местного населения, которое было для них этой низшей расой.

Они строили рядом свои города и поселки, отделяя их от китайских поселений точной демаркационной чертой и превращая последние в своеобразные средневековые гетто западно-европейских городов.

Таковы все города в Китае, в которых постоянно и в большом количестве живут иностранцы и которые были в свое время превращены ими в основные базы их захватнической политики, и в этом отношении Харбин ничем не отличается от Шанхая, Шанхай — от Тяньцзиня, а Тяньцзинь — от Мукдена.

В каждом из этих городов вы найдете то или иное количество иностранных концессий и рядом с ними особый китайский город.

В Харбине не было никогда никаких других иностранных концессий, кроме русской. Этот город был вызван к жизни постройкой КВЖД и весь целиком вырос исключительно на русской концессии, на землях, отведенных для нужд этой дороги и вышедших в полосу ее отчуждения, вследствие чего и мог в свое время рассматриваться как сплошная русская концессия. Так оно и было в действительности. Царское правительство России совершенно бесконтрольно распоряжалось на территории этого города: оно организовало там свои суды, свой прокурорский надзор, свою полицию, свой охранный, следственный и общеадминистративный аппарат и свое городское общественное управление, устанавливало и взимало свои налоги и сборы, распоряжалось всем по своему усмотрению, ни в какой мере не согласовывая своих действий с волей и мнением местной китайской администрации.

Не только местные китайские власти, но даже и существовавшее в то время центральное правительство Китая не имело ни сил, ни возможности протестовать против такого положения вещей. Будучи не в силах бороться против своих поработителей, Китай покорно отступал перед вооруженным насилием. Но рядом с русским концессионным Харбином, параллельно с ним, за демаркационной линией русской концессии выростал огромный чисто китайский город, отделенный от Харбина степным пустырем и получивший даже особое название Фудзядян.

Было бы неправильно думать, что китайцев нет в европеизированном Харбине, расположенном на территории бывшей русской концессии, в качестве постоянных оседлых жителей. Наоборот, сейчас их там очень много, а с каждым годом становится все больше и больше. Но у этой части Харбина нет все-таки ни в какой мере подлинно китайского лица, Харбин не китайский город в подлинном значении этого слова, и потому, побывав в этом городе и не заглянув за его границы, не проехав в частности в Фудзядян, вы не будете иметь ни малейшего представления о подлинном, настоящем Китае. Своеобразно красочный, законченный, стильный, хотя и не имеющий глубоких исторических корней, кусочек этого Китая рядом с Харбином вы можете найти только в Фудзядяне.

Подобно всем типичным китайским городам, Фудзядян — это людской муравейник, буквально кишащий людьми, в котором каждый отдельный человек тонет и исчезает, как иголка в стогу сена… Если вы едете туда в автомобиле, то вам лучше отказаться от мысли проникнуть на современной машине в его узкие улицы-коридоры, в сложном клубке которых можно запутаться, как в самом затейливом лабиринте. В сущности по улицам Фудзядяна вообще нельзя ездить, для экипажного движения они не приспособлены, а можно только ходить. Когда вы пытаетесь проехать по ним в автомобиле или на извозчике, — вам приходится продвигаться буквально черепашьим шагом, пробиваясь через несметную сплошную толпу людей, бесконечным потоком льющуюся вдоль улицы.

Как все восточные народы, китайцы любят уличную жизнь и предпочитают ее пребыванию в своих тесных, грязных, неблагоустроенных и лишенных каких бы то ни было культурных удобств жилищах. И потому китаец больше половины своей жизни проводит на улице, а улицы его городов и в их числе Фудзядяна всегда запружены народом.