Петр Мультатули - Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...

Такого же „высшего качества“ были и прочие „изобличающие сведения“: несколько недель изучали версию о шпионском телефонном кабеле между Царским Селом и Берлином, искали подтверждение слухам о тайных визитах эмиссаров кайзера в Петроград, разыскивали царские приказы об установке на чердаках домов тысячи пулеметов, из которых „расстреливали народ“. В итоге не только не обнаружили никакого приказа, но даже ни одного пулемета не нашли. Однако правду не оглашали. Хоронили версии тихо, мирно, „по-семейному“. Сначала в течение нескольких дней или недель та или иная сенсация раскручивалась в прессе, затем, когда выяснялась ее очевидная лживость, „факт“ просто исчезал из обращения, и на сцену выскакивал новый абсурд. Публично же никогда ничего не опровергали» . [235] Боханов А.Н. Распутин. Анатомия мифа, с. 22–23.

Хорошим примером «объективности», профессионализма и истинных намерений адвоката Муравьева служит следующий эпизод: «Когда военный следователь полковник С. А. Коренев после подробного ознакомления с делом бывшего военного министра генерала М. А. Беляева доложил Комиссии, что „ничего сугубо преступного найти не смог“, и предложил его освободить из-под ареста, то разыгралась скандальная сцена. „Как освободить? — взорвался бывший адвокат Муравьев. — Да вы хотите навлечь на нас негодование народа. Да если бы Беляевы даже и совсем были бы невиновны, то теперь нужны жертвы для удовлетворения справедливого негодования общества против прошлого“» . [236] Боханов А.Н. Распутин. Анатомия мифа, с. 21.

Вот они ключевые слова: нужны жертвы! Вот истинная цель созданной ЧК — выбрать и принести жертву молоху революции! А для этого были хороши все средства.

Содержание арестованных представителей «старого режима» в Петропавловской крепости было ужасным: побои, измывательства, лишение прогулок, отказ в предоставлении медицинской помощи — вот в каких условиях находились люди, чья вина не была никем доказана. Бывший председатель Совета министров Б. В. Штюрмер был замучен до смерти в Петропавловской крепости: «Больной истощенный старик, страдающий хронической болезнью почек, Штюрмер попал в сырую, холодную камеру Трубецкого бастиона, где в полном одиночестве, терпя постоянный, мучительный голод, в самых отвратительных условиях лишения элементарнейших требований комфорта, он был обречен неизбежно на мучительную долгую агонию, при которой оставалось только мечтать о смерти, надеяться на нее и ждать ее, как желательную избавительницу. Обращение с заключенным было ужасное: ему приходилось переносить не только самые грубые издевательства и оскорбления, но и побои.

Об ужасном положении Штюрмера знал и тогдашний министр юстиции Керенский, и последующие за ним министры того же ведомства, и все вообще „начальствующие лица“: родственники и друзья заключенных осаждали их всех просьбами умилостивиться и оказать содействие к облегчению страданий их жертв злобного торжества, но на все просьбы они отвечали злорадными отговорками, а то и прямо насмешками. Но все приедается быстро: развлечение, доставленное глумлением и издевательством над умиравшим, находившимся в полной их власти стариком, на которого сыпались площадные ругательства, толчки, пинки и побои (его много били по щекам), все это удовольствие надоело — хотелось чего-либо более пикантного. И вот люди, одетые в мундиры бывших доблестных русских воинов (…), придумали новый способ развлечения: поочередно „справа по одному“ они стали подходить к Штюрмеру и мочиться на его лицо. Когда он был уже в агонии и умирал, жена и другие хотели войти в комнату, их задержали караульные и объявили, что никого не пропустят. „Никого не пропустим! Пускай околевает при нас, и только при нас. Много чести ему прощаться с родственниками“» . [237] Кобылин В. Указ. соч., 1998, с. 355–356.

Заметим, что в приведенном выше отрывке речь идет не о «большевистских застенках», не о «сталинском ГУЛАГе», а о тюрьме «самого демократического правительства свободной России»! Обо всем этом был прекрасно осведомлен Керенский. Да что там Керенский! Знали об этом князь Г. Е. Львов, просвещенный поборник свободы профессор П. Н. Милюков, почтенные члены ЧСК, редактором стенографических отчетов которой был поэт А. А. Блок. Поэт не побрезговал соучаствовать в постыдном судилище над беззащитными людьми и даже отобразил свои впечатления в записках: «Последние дни императорского режима».

О том, что Блок хорошо знал, как содержатся заключенные ЧСК в камерах Петропавловской крепости, известно из его письма к матери от 18 мая 1917 года. В нем Блок пишет, что после допросов в помещении ЧСК Муравьев взял его с собой в крепость: «Муравьев взял меня, под предлогом секретарствования, в камеры. Пошли в гости — сначала к Воейкову (я сейчас буду работать над ним); это — ничтожное довольное существо (…) Потом пришли к Вырубовой (я только что сдал ее допрос); эта блаженная потаскушка и дура сидела со своими костылями на кровати» и так далее. [238] В этих строчках Блока низко все: и издевательское описание костылей, Вырубова была инвалидом после железнодорожной катастрофы, и то, что поэт «прекрасных незнакомок» опускается до оскорблений слабой, больной, одинокой женщины, да еще и находящейся в тюрьме. Но кроме этого, условия содержания А.А. Вырубовой в Петропавловской крепости ничем не отличались от содержания Штюрмера и других (это хорошо видно по ее воспоминаниям). На полу и стенах ее камеры проступала влага, и фактически не попадал дневной свет. Блок этого не мог не заметить. [239] Блок Александр. Сочинения в одном томе. М.-Л., 1946, с. 566.

Главное, что пытались выбить из арестованных следователи ЧСК, были доказательства «измены» Императора и, в особенности, Императрицы. Узники Петропавловской крепости страдали за свою преданность Царю. Собственно, этого и не скрывали организаторы судилища. Ю. Ден вспоминает, что когда она была по своей просьбе доставлена к Керенскому и просила его выпустить ее из тюрьмы, между ними состоялся следующий разговор: «Я: Хочу спросить у Вас, почему меня арестовали. Политикой я никогда не занималась, она меня совершенно не интересует. (…)

Керенский: Послушайте… Во-первых, Вас обвиняют в том, что Вы добровольно остались с Их Величествами, хотя не имели никакого официального положения при Дворе» . [240] Ден Ю. Указ. соч., с. 189.

Затем Керенский сказал Ден еще одну вещь, которая проливает свет на истинные цели его «правосудия»: «Послушайте, госпожа Ден. Вы знаете слишком много. С самого начала революции Вы неизменно находились в обществе Императрицы. Если захотите, то сможете совершенно иначе осветить недавние события, относительно которых мы придерживаемся иного мнения. Вы — опасны».