Петр Мультатули - Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...

В свободное время ставили маленькие домашние спектакли. Играли чеховского «Медведя», французские пьесы.

Главной отдушиной были прогулки, а главной радостью — богослужения. Вначале, когда Царской Семье еще не разрешали ходить в церковь, богослужения совершались в зале губернаторского дома. Государь оставил в своем дневнике множество записей об этих молебнах. «15 августа. Вторник. Так как нас не выпускают на улицу и попасть в церковь мы пока не можем, в 11 часов в зале была отслужена обедница»; «20 августа. Воскресенье. В 11 час. в зале была отслужена обедница»; «27 августа. Воскресенье. В 11 час. была отслужена обедница. Нам всем очень нравится священник, кот. служит у нас; поют четыре монахини»; «29 августа. Вторник. В 11 час. была отслужена обедница»; «30 августа. Среда. В 11 час. была отслужена обедница» и так далее. [339] Дневники Императора Николая II, с. 549, 650, 651.

К богослужению Семья готовилась очень тщательно. Особенно Государыня. Комиссар В. С. Панкратов вспоминал: «Всю работу по обстановке и приготовлению зала к богослужению брала на себя Александра Федоровна. В зале она устанавливала икону Спасителя, покрывала аналой, украшала их своим шитьем и пр. В 8 часов вечера приходил священник Благовещенской церкви и четыре монашенки из Ивановского монастыря. В зал собиралась свита, располагалась по рангам в определенном порядке, сбоку выстраивались служащие, тоже по рангам. Когда бывший царь с семьей выходил из боковой двери, то и они располагались всегда в одном и том же порядке: справа Николай II, рядом Александра Федоровна, затем Алексей и далее княжны. Все присутствующие встречали их поясным поклоном. Священник и монашенки тоже. Вокруг аналоя зажигались свечи. Начиналось богослужение. Вся семья набожно крестилась, свита и служащие следовали движениям своих бывших повелителей. Помню, на меня вся эта обстановка произвела сильное первое впечатление. Священник в ризе, черные монашки, мерцающие свечи, жидкий хор монашенок, видимая религиозность молящихся, образ Спасителя. (…) Монашенки запели: „Слава в Вышних Богу, и на земли мир и в человеках благоволение…“. Вся семья Николая II становится на колени и усердно крестится, за нею падают на колени и все остальные» . [340] Панкратов В.С. С Царем в Тобольске. Из воспоминаний. Л., 1990, с. 14.

Не сразу, но Панкратов дал разрешение Царской Семье время от времени посещать церковь.

«По воскресеньям Их Величествам разрешали ходить к ранней обедне в храм Благовещения, находившийся в нескольких шагах и в который можно было пройти через городской сад, почти прилегавший к загородке около губернаторского дома. По всему саду расставлялись в две шеренги солдаты, между которыми проходили Их Величества и свита» [341] Мельник (рожденная Боткина) Татьяна. Воспоминания о Царской Семье. М., 1993, с. 71. ( Мельник (Боткина)).

Эта радость иногда омрачалась огромным стечением народа, стремившегося увидеть Царскую Семью. Государь в своем дневнике 8(21) сентября писал: «Первый раз побывали в церкви Благовещения, в которой служит давно наш священник. Но удовольствие было испорчено для меня той дурацкой обстановкой, при которой совершилось наше шествие туда. Вдоль дорожки городского сада, где никого не было, стояли стрелки, а у самой церкви была большая толпа! Это меня глубоко извело» . [342] Дневники Императора Николая II, с. 652.

Священник, о котором упомянул в дневнике Император, был отец Алексей Васильев, назначенный, по выбору епископа Гермогена, духовником Царской Семьи. Отец Алексей очень нравился Государю и Государыне, но его действия по отношению к Царской Семье нельзя назвать мудрыми. Позже его имя будет ассоциироваться с именем зятя Распутина Б. Н. Соловьевым и деятельностью последнего (мнимой или действительной) по организации спасения Царской Семьи. Отношение к этому священнику со стороны многих из окружения Царской Семьи было отрицательным.

Издаваемый русскими монархистами в Париже журнал «Двуглавый орел» приводит свидетельство П. ШабельскогоБорка, который зимой 1918 года был в Тобольске и разговаривал с одним местным ямщиком: «Разговорились. Речь ямщика раскрывала дебри народной души.

— С Ними в Тобольске, сказывают, такое случилось, что в народе теперь по деревням бабы ревмя ревут. Дядя наш Микита Самойлов в то время в городу был и случаю этому самовидец был.

Северное сияние разгоралось, столбы поднимались все выше.

— Ишь сполохи то как разгораются, а потом сгинут и нету их. Так и страсти Нашему гостю Сибирскому от Господа положены. Как Христос от жидов безверных — так и Он… В соборе Он, вишь, был у обедни со всем Домом. Известно, Царь Богопомазанный — ни одной службы церковной пропущать не хочет. Народ, конечно, в Собор валом валил. Хоша его стреляй, хоша в огонь кидай, хоша в воде топи. Ну, точно мощам святым поклонение.

Стоят Они в Храме все рядышком, молятся, а кругом люди слезы льют — душа разрывается. Да… Херувимскую запели. Он, Праведник то царственный, на колени опустился, крестное знамение на себя положил. А стража тут кругом окаянная, и Силантьев над ними старшой самый — вредный социалист-большевик. Стоит он за Батюшкой нашим и гадится. Уж такой идол. Злобился он, злобился, да как толкнет Молитвенника нашего в саму спину. Пошатнулся Государь. Народ так и ахнул. А Он поднял глаза к Пречистой, слова не сказал, только широко так перекрестился. Ропот пошел по собору. Что же это такое делается? Надвинулся было народ на караульных, да вовремя опамятовался: караульные тут же наганы свои повынули, да на пленных в упор наставили. Чуть было чистые душеньки не загубили. Заплакали люди. Тут открылись Врата Царские, воздвиглась Чаша с Дарами Святыми. Вдруг как заревет Силантьев истошным голосом:

— Ай, ай! Сама Богородица! Глазами меня жгет! О, силушки нет… Сгинь! Сгинь, уйди! Сама к Нему идет. Сама Его приобщает. Сгинь! Сгинь! Бейте, товарищи! Ой, боюсь Ее, боюсь! Бейте Их, товарищи…

А сам корчится в судорогах, на полу валяется, хулит Господа, чертыхается. Насилу его из собора вытащили. Засуетились товарищи, заторопились. Стеною окружили Батюшку Государя и всю Фамилию и сторожко так повели Их из храма. А Они, как Агнцы Божии, светлые, пресветлые среди этой своры кромешной по святому храму шествуют.

Сказывают, Силантьев этот на паперти из рук вырвался и с криком страшенным и ругательствами от товарищей прочь убежал. С той поры, слышно, все по деревням бегает, места значит себе не находит, все о Богородице с Чашей золотой бормочет» . [343] Ж.: Двуглавый орел. Вестник Высшего Монархического Совета. «L’aigle russe», Париж, № 17, 25апреля (10 марта), 1927, с. 8–9.