Леонид Млечин - Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина

Получилось совсем не так, как предполагал Ельцин.

Письмо, в котором он жаловался на «недостаточную поддержку, равнодушие к московским делам и холодное отношение к нему», на «скоординированную травлю», не произвело на Горбачева особого впечатления.

Все время от времени жаловались на свою трудную жизнь, Михаил Сергеевич к этому привык. Он решил, что у Ельцина просто сдали нервы.

Получив письмо, Горбачев велел соединить его с московским секретарем и стал его успокаивать. Просьбу об отставке он конечно же всерьез не принял. Свидетелем разговора был Анатолий Черняев, помощник генерального секретаря.

Горбачев уговаривал Ельцина:

— Подожди, Борис, не горячись, разберемся. Дело идет к 70-ле-тию Октября. Москва здесь заглавная. Надо хорошо подготовиться и достойно провести. Предстоит сказать и сделать важные вещи в связи с этим юбилеем. Работай, давай как следует проведем это мероприятие. Потом разберемся. Я прошу тебя не поднимать вопроса об отставке...

Положив трубку, Михаил Сергеевич сказал Черняеву:

— Уломал-таки, договорились, что до праздников он не будет нервничать, гоношиться...

Горбачев не любил выяснять отношения, предпочитал спускать на тормозах, гасить конфликты. Он был большим мастером уговаривать, убеждать и привлекать на свою сторону.

Последний пресс-секретарь Горбачева Андрей Грачев приводит любопытные слова Александра Яковлева о Горбачеве: «Он может то, чего бы я никогда не смог».

Имелось в виду поразительное тактическое мастерство Горбачева, способность к виртуозным политическим маневрам, которые, оставляя в растерянности его оппонентов, заставляли их маршировать против собственной воли в нужном ему направлении.

«Я бы сто раз сорвался, — говорил Яковлев, — и сцепился бы с этими подонками, а он ухитряется с ними работать».

Виталий Воротников, который наблюдал Горбачева несколько лет, вспоминает:

«Я хочу еще раз подчеркнуть умение Горбачева получить поддержку своей позиции, типичную для него тактику. Вот, например, сразу после пленума он позвонил мне. Ничего предосудительного

в этом нет. Более того, доверие — генсек интересуется оценкой своего выступления товарищем по политбюро. Знает, что у того могут быть сомнения, так как он высказал ряд положений, не посоветовавшись предварительно. Я действительно пытаюсь что-то выяснить. Но Горбачев останавливает:

«Да, мол, есть вопрос, но обсудим на политбюро, а там... посмотрим и решим». Успокоил сомневающегося, проявил внимание...

Думаю, что он в этот день позвонил не только мне, а и некоторым другим товарищам. Кому? Генсек знает, от кого можно ожидать возражений. Такими профилактическими действиями он нередко нейтрализовал потенциальных оппонентов, в частности и меня. Этот простой, может быть, элементарный прием характеризует суть тактики Горбачева — гроссмейстера аппаратной работы».

После разговора с генеральным Ельцин несколько успокоился. Ему показалось, что Михаил Сергеевич его фактически поддержал. Он с нетерпением ждал большого разговора, в котором все должно было выясниться: если Горбачев заинтересован в продолжении его работы на благо перестройки, пусть поддержит его публично, защитит от Лигачева.

Михаил Сергеевич в прекрасном настроении вернулся из отпуска в Москву, но беседовать по душам с Ельциным не собирался. Просто не считал это важным. Что касается конфликта между Лигачевым и Ельциным, то генеральный секретарь вовсе не нуждался в единомыслии своих сотрудников. Его эта ситуация вполне устраивала, как, скажем, и противостояние Лигачева с Яковлевым.

Борис Николаевич нервничал, настаивал на разговоре. Но оказалось, что даже первому секретарю Московского горкома и кандидату в члены политбюро трудно встретиться с Горбачевым.

Он звонил Горбачеву, просил о встрече, а тот откладывал серьезный разговор на потом.

Видимо, Ельцин не выдержал, считая, что Горбачев вовсе не желает с ним разговаривать. Расценил это как плохой для себя знак, как обычное византийство Горбачева, который настроен против него, но не торопится это сказать. А раз так, значит, терять нечего. Не ждать, пока с тобой расправятся, а нанести удар первым.

Чувства Ельцина понятны — не так часто кандидаты в члены политбюро обращаются с просьбой об отставке, а генеральный словно пропускает это мимо ушей. Горбачев в своем высокомерии, видимо, решил, что Ельцин блажит. Спросил, наверное, у Лигачева: что случилось с Борисом? Тот ответил: как всегда. И Горбачев решил, что все само рассосется. Не рассосалось.

Предстоял пленум ЦК, на котором предполагалось обсудить проект доклада Горбачева по случаю приближающейся 70-й годовщины Октябрьской революции.

Ельцин никого не предупредил, что собирается выступать на пленуме. Текст он не писал, выступал экспромтом, хотя речь тщательно продумал.

21 октября 1987 года открылся пленум ЦК, который сыграл колоссальную роль в жизни Ельцина и в конечном счете в судьбе страны, потому что он принадлежал к тем политикам, которые меняли время.

Он, видимо, до последней минуты ждал какого-то сигнала от Горбачева, какого-то намека, поддержки. Не дождавшись, в последнюю минуту, когда пленум уже шел к концу, поднял руку и попросил слова.

Валерий Болдин вспоминает, как это произошло. После доклада Горбачева председательствующий Лигачев спросил:

— Товарищи, есть ли желающие выступить?

В зале молчали, желающих не нашлось. Уже готовились зачитать резолюцию. Лигачев еще раз оглядел зал и сказал:

— Если нет желающих, будем переходить к следующему вопросу.

Как это нередко в жизни бывает, все последующие события в какой-то мере зависели от случая. Горбачев взглянул на первый ряд, где сидели кандидаты в члены политбюро и секретари ЦК, и перебил Лигачева:

— Вот, кажется, Борис Николаевич что-то хочет сказать.

«Не знаю, действительно ли Ельцин хотел что-то сказать или нет, — добавляет Болдин. — Видно это было только членам президиума. Б.Н. Ельцин сидел в первом ряду, и многие, глядя в зал, могли не заметить его поднятую руку...»

Виталий Воротников, как член политбюро, находился в президиуме. Он видел, что Ельцин как-то неуверенно поднял руку, потом опустил. Но Горбачев это заметил:

— Вот у Ельцина есть вопрос.

Лигачев не хотел отклоняться от заранее определенного распорядка:

— Давайте посоветуемся, будем ли открывать прения?

Послышались голоса:

— Нет.

Ельцин привстал было, потом сел. Вновь подал реплику Горбачев:

— У товарища Ельцина есть какое-то заявление.

Тогда Лигачев предоставил слово Ельцину.

«Вышло все так, — вспоминает Воротников, — будто один раздумывает, говорить или нет, а второй — его подталкивает выступить. Обычно в аналогичных случаях, чтобы не затягивать время, Горбачев предлагал: «Ну, слушай, давай обсудим с тобой после, что всех держать». Собеседник соглашался. А сегодня?!»