Леонид Млечин - Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина

«Я никогда не видел таким Бурбулиса. Он буквально вжался в кресло, как если бы приготовился к прыжку. Рассудочная манера, столь характерная для этого человека, мгновенно пропала, он говорил сквозь стиснутые зубы:

— Послушайте, генерал. Если вы немедленно не прекратите свои преступные действия, мы обещаем вам скверную жизнь. По сравнению с ней военный трибунал покажется вам раем. Погибло три человека. Я вам клянусь, мы достанем вас...»

21 августа Вольский и Примаков провели пресс-конференцию и сразу же уехали на аэродром — лететь к Горбачеву в Форос. Они полетели в самолете российского руководства. Там были вице-президент России Александр Владимирович Руцкой, глава российского правительства Иван Степанович Силаев, министр юстиции России Николай Васильевич Федоров и тридцать шесть офицеров милиции с оружием.

Маршал Язов приказал вывести войска из города. Членам ГКЧП обреченно сказал:

— Мы проиграли. Умели нашкодить, надо уметь и отвечать. Полечу к Михаилу Сергеевичу виниться.

Члены ГКЧП и председатель Верховного Совета Лукьянов прилетели первыми, но их власть закончилась. Горбачев с ними разговаривать не стал. Лукьянов, увидев', что дело ГКЧП проиграно, стал всем говорить, что с самого начала был против этой авантюры, что он прилетел освобождать Михаила Сергеевича, с которым связан сорок лет...

Но Горбачев публично назвал Лукьянова предателем:

— Если ты не мог сразу собрать Верховный Совет, чтобы разделаться с путчистами, почему не встал рядом с Ельциным?

Лукьянов стал оправдываться. Горбачев оборвал его и показал на дверь:

— Посиди там. Тебе скажут, в каком самолете полетишь.

У Ивана Силаева потом допытывались, может быть, все-таки Горбачев был в сговоре с путчистами.

— Однозначно нет, — ответил тогдашний глава российского правительства. — Я в этом лично убедился, когда мы с Руцким летали за ним в Форос 21 августа. Он ведь не принял команду гэкачепистов, которая прилетела к нему раньше нас. Они сидели в «ЗИЛах» с закрытыми шторами и наблюдали за нами. Охрана провела нас к Горбачеву, и он встретил нас как родных. Обнялись, расцеловались, и тут Горбачев говорит:

— Я вот собираюсь вечером в Москву лететь, за мной тут ребята приехали:

— Да вы что, Михаил Сергеевич? — возразил Силаев. — Вы полетите только с нами. И не вечером, а прямо сейчас, немедленно.

Российские руководители опасались, что путчисты в последний момент попытаются ликвидировать Горбачева.

— Да, пожалуй, вы правы, — согласился Горбачев и дал команду жене и внучке собираться в дорогу.

Когда привели Раису Максимовну, Силаев окончательно убедился в том, что путч был полной неожиданностью и для нее, и для президента. Она выглядела совершенно больной, одна рука висела как плеть — ее тогда парализовало, и взгляд какой-то растеряннобезумный. Сначала она даже не узнала Силаева, хотя до этого они не раз встречались...

Погубившая Раису Максимовну Горбачеву болезнь — острый лейкоз — возможно, была следствием этих невыносимо страшных для нее дней.

Крючкова, Язова и Бакланова назад в Москву привезли под конвоем. Плеханов, который начинал секретарем у Андропова, сказал своему заместителю Генералову:

— Собрались трусливые старики, которые ни на что не способны. Попал как кур во щи.

Генералов потом рассказывал следователям, что путчисты выглядели «как нашкодившие пацаны». Маршал Язов напоминал «прапорщика в повисшем кителе».

Крючкова и Язова арестовали прямо в аэропорту. Бакланова, народного депутата СССР, задержали после получения санкции Верховного Совета.

Троих погибших после провала путча, 24 августа, похоронили со всеми почестями. Прощались с ними на Манежной площади. С Манежной площади траурная церемония направилась к Белому дому. Там выступал Ельцин. Обращаясь к родителям Дмитрия Комаря, Владимира Усова, Ильи Кричевского, он сказал, может быть, лучшие в своей жизни слова:

— Простите меня, что не смог защитить, уберечь ваших детей...

Троим молодым людям Горбачев присвоил звание Героев Советского Союза. Эти звезды их семьям вручил вице-президент России Руцкой, когда СССР уже распался, в мае 1992 года.

Августовский путч привел к полному крушению лагеря противников реформ. Все то, чего никак не удавалось добиться сторонникам реформ, совершилось в одно мгновение. Радикально переменились настроения в обществе. Противников реформ смело с политической сцены, их сторонники были испуганы и деморализованы. КПСС и партийные структуры были распущены. Партийно-политические органы в армии, на флоте, в КГБ, МВД и железнодорожных войсках были упразднены.

24 августа Горбачев сложил с себя полномочия генерального секретаря ЦК КПСС и предложил ЦК самораспуститься.

До путча казалось, что социалистическая идеология еще сильна. Но кто именно верил в коммунистическую перспективу? Руководители и аппарат многочисленных коммунистических партий, существовавших тогда в стране (КПСС плюс республиканские компартии, а в некоторых республиках их было по две)? Да ведь не только в Прибалтике, но и на юге по инициативе местных компартий (!) из названия республик убиралось определение «социалистическая».

А та скорость, с которой — до Гайдара! — партийные функционеры по всей стране бросились коммерциализировать партийное хозяйство (здания, дома отдыха, гостиницы, машины) и партийные денежки? Поверили, значит, в рынок-то, поняли, что к развитому социализму возврата нет.

Комплекс зданий ЦК и МГК КПСС на Старой площади взял под свой контроль мэр Москвы Гавриил Попов. Он считал это символическим событием. Бурбулис как государственный секретарь подписал документ, разрешающий мэрии занять здание ЦК. Попов договорился с КГБ, что будет снята охрана здания, но чекисты останутся в подземном комплексе, куда входят бомбоубежища, узел связи и пункт управления.

Помню, как через несколько дней после путча я пришел на Старую площадь. Там было пустынно — ни одного человека. Двери закрыты, окна успели покрыться пылью. Это было странное зрелище.

Сторонники реформ обрели огромный моральный авторитет, который позволял им действовать смело и решительно.

Даже те, кто еще сомневался, решительно встали на сторону Бориса Ельцина, новой российской власти, увидев в политике Белого дома надежду на нормальную жизнь.

Но путч сокрушил и Горбачева. Он все еще считал себя человеком номер один в стране. А в общественном мнении фигура Ельцина безвозвратно оттеснила Горбачева на второй план. Самое печальное для Михаила Сергеевича состояло в том, что он этого не понял.

Он был поглощен собственными переживаниями и поэтому вновь и вновь во всех деталях рассказывал о том, что происходило с ним и его семьей в Форосе. Он произносил вещи, которые заставляли людей морщиться: о том, что Горбачевы боялись есть, потому что их могли отравить, и о том, что его внучку не пускали плавать в Черном море.