Александр Амфитеатров - Горестные заметы

Напротив: ведь официальное название страшной Чрезвычайки — Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности, а спекуляция и преступления по должности суть главные орудия населения новой буржуазии. Число ею расстрелянных и тюрьму изведавших зиждителей, конечно, значительно меньше, чем число погибших и пострадавших за контрреволюцию, однако очень крупно и выражается в тысячных цифрах. Но выдвигаемая не искусственным вымыслом, а естеством жизни, она оказалась непобедимою и в конце концов восторжествовала — заставила-таки коммунистическую власть признать ее если не de jure, то de facto. Настолько, что, когда голод принудил большевиков капитулировать перед «свободой торговли», то «свободная торговля» возвратилась в Петроград исключительно в форме разрешенной спекуляции и вместо ожидаемого падения цен взвинтила их до баснословия. И ни для кого не стало тайной, что огромное большинство продуктов поступает на рынок из правительственных складов, обираемых советскими служащими, верными коммунистическому призыву «грабь награбленное». Коммуна ограбила частную собственность, чиновники коммуны грабят ее самое.

Новобуржуазный класс, многочисленный и крепкий, тоже весьма и весьма не прочь ругать и клясть большевиков, от которых он немало натерпелся в период своей формировки, еще терпит, да и будет терпеть, пока окончательно не сделается хозяином положения. Однако, за исключением весьма немногих своих представителей — из людей старого закала, движимых религиозными побуждениями, — никогда он не выступит против большевиков активно… Потому что он слишком хорошо понимает, что всякая перемена правительства, за исключением анархической, для него будет равносильна требованию к отчету во всей той собственности, которою он ухитрился завладеть при власти, частную собственность отрицавшей…

Сплошь хищнический, новобуржуазный класс стоит на очень низком уровне образования и морали. Составлен он наполовину из маленьких спекулянтов, нахлынувших в Питер в последние годы войны, когда настоящие большие военные спекулянты… уже удрали из Питера за границу и, благополучно унеся награбленные миллиарды, преспешно торговали Россией оптом и в розницу на всех биржах Европы и Америки. В этой второй половине подавляющее большинство образуют бывшая домовая и комнатная прислуга, швейцары, дворники, приказчики, конторщики, мелкие торговцы, уцелевшие полицейские и т. п. «демократические элементы», ныне заседающие в домкомбедах и, следовательно, сознательно или бессознательно, вольно или невольно являющиеся глазами и ушами Чрезвычаек. Сюда же примыкают налетчики, променявшие свой опасный промысел на теплое советское местечко, проститутки на той же стезе. А также множество тех самодельных и самозваных лжеартистов и артисток, которых бесчисленно плодит советская театральная мания…

Наконец, последним элементом в новой буржуазии, еще немногочисленным, но, к сожалению, быстро размножающимся, оказываются те слабые из интеллигенции, которые, по выражению поэта, устали

Люди, загнанные в соглашательство если не с политикою большевиков (такие гуси все наперечет по именам известны!), то с бытовыми условиями, большевизмом продиктованными, после долгой маяты в крайней нужде, холоде и голоде, переутомленные физическим трудом, а главное, утратившие надежду на избавление. Не могут больше — истосковались по сытому желудку, по теплому углу, а кто молод, то жалеет и юности своей проходящей, не зная веселья и радостной жизни. Ну и склоняют головы, принижаются… На почве классовых компромиссов возникают удивительные сближения, страннейшие союзы — трудовые, промышленные, торговые, семейные…

1923