Игорь Танцоров - Деньги или любовь. Жертвы половой войны

Казалось бы, при чём тут закон? Что может быть проще, чем прямые и честные переговоры? Ведь в этом случае обе стороны всё знают и понимают?

А в том, что это унижает женщину. Даже если она не собирается с кандидата что-то получить, кроме выпивки, ей всё равно надо для самочувствия знать, что она не просто сексуальный объект, но женщина, которую добиваются. Женщина, которая чего-то стоит, женщина, ценность которой незыблема.

Можно возразить, что главной целью тут является сама предварительная игра, которая приносит женщине сексуальное удовольствие. Чувствовать свою власть и наслаждаться ею иногда не менее приятно, чем физическая близость. Но в нашем случае — это вторично, потому что цель у посетительницы была вполне ясна ей самой.

Поведение женщины нового времени в баре показывает нам пример переговоров между мужчиной и женщиной. Переговоров, ведущихся намёками и иносказаниями, которые уже сами по себе есть признак осознания сторонами ценности предмета переговоров, и цель которых — сбалансировать её, даже если это по сути абсолютно не требуется. Каждое прямое упоминание или слишком явное подразумевание фактов продажи и цены означает понижение этой цены. И следовательно, означает унижение женщины. Торговля должна идти вне языка, в области скрытых смыслов, которые все понимают, но не смеют выразить вслух, дабы сохранить нетронутой священную женскую ценность. Тут мы натыкаемся на тот же феномен, что и раньше, когда столкнулись с государственным регулированием личных отношений. Не то что праву с его сухим канцелярским слогом и суровыми казёнными последствиями, но даже самому человеческому языку оказывается неподвластна эта сфера!

И отсюда вытекают все культурные запреты на низкие и низменные слова по отношению к женщине, которыми мы тут так нахально пользуемся и которые наверняка не единожды покоробили слух щепетильного читателя. В приличном обществе моветоном являются любые ассоциации женщины с сексуальным объектом, «мужской игрушкой» и т. п. чепухой. Не приняты в приличном обществе и любые сексуальные выражения, пошлые выражения и нехорошие выражения, содержащие намёки на некий обмен «ты — мне, я — тебе» в личных отношениях. Священным стало табу на комбинацию слов «собственность», «на» и «женщина», пронизывающую всю эмансипированную культуру, как унижающие женщину, её человеческое достоинство. Пусть сама эмансипированная женщина социально не отличается от мужчины и более того — настолько ценна, что давно не нуждается в повышении своей ценности. Пусть сам язык то и дело намекает на сокрытую в его недрах истину — как, например, множество тонких, но всем хорошо понятных значений содержащихся во вполне невинных словах «иметь» и «дать». Пусть.

Подтверждение закона стоимости неожиданно находит своё место даже в социальной науке, если так можно назвать нынешнюю политкорректную её версию, как огня боящуюся словосочетаний «цена/стоимость женщины/женского тела», и предпочитающую эвфемизмы типа «стоимость секса», «незаменимость самки», даже «инвестиции в женщину», словно она коммерческий банк. Той самой наукой, которая по уму-то давно должна была разобраться с этой эмансипацией. Вероятно, политкорректность восстаёт внутри учёных, словно всё их второе существо. Вероятно, по мнению учёных, экономические рыночные слова не только ненаучны, но и грубы, вульгарны, унизительны. И с этим последним нельзя не согласиться — когда речь идёт о предпродажных переговорах. Но когда речь идёт о науке, играть в сексуальные игры по меньшей мере странно. Это так же уместно, как рожать в одежде. Может, есть смысл такую гендерную «науку» поставить в кавычки? Вместе со всей её восставшей политкорректностью, а точнее, социальной версией закона стоимости? А поскольку социальные науки сейчас стали почти исключительно женской вотчиной, естественно задуматься, а кому, кроме самих женщин, нужна такая «наука»? К счастью, эта книжка к науке никаким боком не относится, и можно говорить правду сколько душе угодно.

Впрочем, поход за правдой далеко увёл нас за рамки темы.

Эмансипация предоставила женщине возможность побыть мужчиной и там, где ей этого вовсе не хотелось. Стереотип «равенства» грубо влез в тонкий творческий процесс ухаживания, где эмансипированная женщина, заинтересованная в длительных отношениях, старается не спугнуть перспективного «партнёра» слишком явным пребыванием в своей нормальной женской роли.

Если в механизме выбора эмансипация оказалась бессильна что-то изменить, то в ухаживании её присутствие очень заметно. Обычная тактика ухаживания есть игра на повышение стоимости. Женщина анализирует кандидата, оттягивая время, разогревая его желание и периодически прощупывая его готовность. Если он слишком настойчив, его следует охладить, если холоден — разогреть, если нахален — обидеться. Впрочем, если безразличен, обидеться тоже. В переводе на язык ценности, это её повышение до теоретической бесконечности. То есть не будь кандидат настойчив или, наоборот, не заинтересован, женщина, вероятно, никогда ему не уступит.

Однако в наше время такая тактика работает редко. Нынешний мужчина просто не в состоянии платить столь высокую цену. Кроме того он в большей степени, чем раньше, ждёт от женщины сигналов, потому что знает, что имеет дело с самообеспеченной, самодостаточной женщиной, которая в нём не особо нуждается. Да и сама эмансипированная женщина должна держать марку и подчёркивать свою свободу.

Уже при предварительном знакомстве она не должна давать повод попадать в зависимость. Таким образом ей потом легче расстаться с «эмансипированным» мужчиной. Будь она нормальной, она бы не мучилась по этому поводу. Но для независимой и «равной» это как-то неудобно. Точно так же и далее ей приходится вносить «равный вклад» — оплачивать свою половину культурных и пищеварительных походов и продолжать изображать всяческую самодостаточность. При этом она искренне убеждена, что таким образом лишает мужчину права что-то там требовать от неё, позволяет себе не испытывать мучительного ощущения своей «обязанности» перед ним и т. п. ересь, фактически отказывая себе в праве быть женщиной и вертеть мужчиной так, как ей положено природой.

Эти дополнительные расчёты и размышления усложняют и без того запутанный процесс, который по своей сути не изменился и не мог измениться — женщина вовсе не собирается ухаживать за мужчиной и добиваться его благосклонности. Однако оплачивая свою долю и держа таким образом дистанцию, женщина теперь выступает не только в роли «раздумывающей», но и в роли «отказывающей», тратя впустую энергию и деньги. В результате становится непонятно — что это за отношения складываются? То ли дружба, то ли деловое знакомство, то ли ещё что. Поочерёдно приглашая друг друга на «свидания», обмениваясь «подарками», стороны играют теперь куда более двусмысленные роли. Поддерживая своими финансовыми «вкладами» в ухаживание никому не нужную дистанцию, женщине потом приходится уступать больше чем прежде, самой же преодолевая её, ещё сильнее при этом походя на квазимужчину, который, если он нормально мыслит, давно уже воспринимает такие «вклады» насторожённо и холодно, предоставляя женщине инициативу самой распутать свой клубок интересов. И если раньше женщина могла «размышлять» до последней черты, то теперь момент её решения становится очевидным до отвратительности. Если она начинает воспринимать оплату мужчиной её расходов как приемлемую для неё, вся интрига пропадает. Женщина, загнанная в угол своей независимостью и эмансипацией, в этот момент становится похожа на проститутку, принимающую оплату вперёд. И если она вдруг возвращается к роли «сомневающейся», вновь посылая неверные сигналы и запутывая мужчину, всё её предыдущее поведение начинает выглядеть нелепо и некрасиво.