Анна Кривошеина - Путь к Граалю

Опасности лучше идти навстречу, чем ожидать на месте.

Где меньше войска, там больше храбрых.

Научись повиноваться, прежде чем повелевать другими.

Сентябрь 1787 г. Битва при Кинбурне, одна из самых крупных и громких. Турки, лишенные средств к отступлению, отчаянно дрались за каждую пядь земли. Получив в разгар сражения тяжелую рану ниже сердца, Суворов нашел в себе силы победоносно его завершить. Награжден орденом Андрея Первозванного.

11 сентября 1789 г. Разгром турок в Рымнике. Численность неприятельской армии (ок. 115 000 чел.) более чем в четыре раза превосходила совокупную численность союзных войск (ок. 25 000). Это был поистине блестящий пример победы не числом, а духом армии. Австрийцы с восхищением утверждали, что русские войска непобедимы, а Суворова прозвали «генерал вперед». За сражение при Рымнике полководец получил графский титул с прибавлением «Рымникский» и орден Георгия 1-й степени. Австрийский император пожаловал ему графский титул Священной римской империи.

11 декабря 1789 г. Сокрушение неприступного Измаила открыло путь русским на Балканы. На глазах у всех совершилось невозможное. Крепость защищала целая армия — не менее 35 000 человек, которым султан в случае сдачи крепости обещал смерть. «Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил», — таков был ответ паши на ультиматум русских. За 11 часов ценой невероятных усилий русского войска Измаил был взят.

1797–1798 гг. Ссылка попавшего в немилость Суворова в Кончанское, под надзором, без средств к существованию. Обычно ее нет в списке выигранных полководцем баталий, а между тем, она была для него одной из самых трудных. Из ссылки он был возвращен по настоятельной просьбе австрийского императора: кроме Суворова некому было освободить Италию.

1799 г. Итальянский и Швейцарский походы Суворова. Освобождение Италии от французов. Переход через Альпы. Павел I возводит главнокомандующего Суворова в княжеское достоинство (князь Италийский) и жалует ему чин генералиссимуса войск российских.

В канун роковых событий 1917 года, размышляя о судьбе России, философ и провидец Николай Бердяев пришел к выводу, что самый опасный недостаток русской интеллигенции и, шире, всего русского народа — отсутствие в нем мужественного начала, дающего чувство личного достоинства, чести, то есть «того закала личности, который на Западе вырабатывался рыцарством». Веком раньше, словно предчувствуя надвигающуюся беду и стремясь исправить историческое упущение, один за другим несколько человек пытались основать в России рыцарские ордены. Об одной из таких попыток и пойдет речь.

Благодаря опере «Юнона и Авось» в легендарной постановке Марка Захарова мы хорошо знаем имя государственного деятеля и путешественника Николая Петровича Резанова. Впрочем, история любви русского командора и дочери коменданта крепости Сан-Франциско, прекрасной Кончиты Аргуэльо, волновала сердца поэтов еще задолго до ленкомовского спектакля. И, как часто бывает, в тени ярких романтических событий вовсе незамеченным остался другой визит русских моряков к берегам Америки.

Спустя восемнадцать лет после Резанова на далекую землю Калифорнии ступили участники кругосветной экспедиции адмирала Лазарева. Среди них был молодой мичман Дмитрий Завалишин. Но никто не поспешил воспеть его приключений. Чему удивляться: не ради прекрасных испанок оказался он так далеко от дома. Он пришел затем, чтобы основать рыцарский орден. И 5 февраля 1824 года его заветная мечта осуществилась: в рядах войска великого магистра Дмитрия Завалишина появился первый рыцарь — испанский монах Хосе Альтамира. Новый орден, по замыслу основателя, должен был способствовать восстановлению в человеческом обществе нравственных начал, почему получил название «Орден Восстановления». Но обо всем по порядку…

В то самое время, когда разыгрывались финальные трагические сцены уже упомянутой любовной истории, в Астрахани в семье генерал-майора Иринарха Завалишина подрастал мальчик. С рождения он был чрезвычайно серьезен, не знал обычных детских игр и в три года сам попросил научить его грамоте, а уже в четыре преподнес отцу на именины необычный подарок — пришел в его кабинет и начал читать вслух.

Запомнилось Завалишину и то, как он «подолгу стоял перед географическими картами, развешенными по стенам в кабинете отца», а летом, с балкона, внимательно всматривался в ночное небо, словно стараясь что-то отгадать. Когда мальчик родился, ему предсказали блестящее будущее и особое предназначение, и с тех пор Завалишин «считал каждую мечту свою за определение небес».

В 1811 году, когда ему исполнилось семь лет, на небе появилась звезда. С каждым днем она росла, принимая все более грозный вид, пока не превратилась в комету. Многие тогда предчувствовали в ней вестницу страшных бед. «Начались сравнения, — вспоминал Завалишин, — кто говорил, что хвост кометы — это пучок розог, кто уподоблял метле, чтобы вымести всю неправду из России». Комета исчезла, в прошлом остались несчастья, пришедшие вместе с ней, но мысль «вымести всю неправду из России» навсегда поселилась в беспокойном сердце мальчика.

«Мистических настроений» в его характер добавил и преподававший богословие в Морском кадетском корпусе иеромонах Иов. «Он говорил хорошо и увлекал нас в высшие сферы мышления, что составляло совершенный контраст с преподаванием других наук… Нет никакого сомнения, что мистическое направление глубоко в нас проникло, и если впоследствии и изгладилось, то у немногих». В Морской корпус Завалишин поступил двенадцати лет от роду, в пятнадцать, успешно сдав все экзамены, получил первый офицерский чин мичмана, а уже через год вернулся в корпус преподавателем, стал обучать астрономии и математике своих бывших товарищей, многие из которых были старше него годами.

«Голова его всегда была полна реформ», — чуть позже скажет о нем адмирал Лазарев. Касалось ли дело офицерской службы или шла речь о работе корпусного учителя, всюду Завалишин, остро чувствовавший любую несправедливость, разыскивал недостатки, нарушения, злоупотребления, чтобы затем, поняв их причину, найти способ их исправить. Он стремился внести живую струю всюду, куда забрасывала его переменчивая судьба. «Я постоянно беседовал с воспитанниками, — вспоминал Завалишин, — стараясь всегда вывести их мышление из тесного круга сухих школьных учебников и особенно стараясь показать, до какой степени недостаточно школьное учение».

Но не только дела корпуса волновали его. Судьба России и всего мира — вот о чем он постоянно размышлял. Подобно многим реформаторам той поры, Завалишин жил надеждой на скорые перемены. После войны 1812 года и славной победы русского оружия все ждали рождения новой России, сильной, справедливой, свободной от рабства и бюрократии. Каждый предлагал свои пути к этому. Завалишин не был исключением: «Я всегда верил в силу нравственных начал и был всегда уверен, что лишь бы удалось только отыскать правильную идею, возбудить живую силу, а они совершат свое дело, разовьются сами собой по собственной силе, присущей всякой не формальной, а живой истине».