И Сац - Рассказы и повести Сенкевича

Вина ли это Сенкевича, его неопределенных половинчатых взглядов, сильно замешанных всяческим - социальным, политическим, религиозным, культурным консерватизмом? Отчасти так. Ведь во времена Сенкевича жила Ожешко, чьи произведения выражали в реалистических образах более демократические тенденции, и такая радикально-демократическая писательница, как Мария Конопницкая. Но для этого необходимо было обратиться к другой среде. А та шляхетская среда, в которой Сенкевич упорно искал идей и человеческих сил для возрождения польской общественности и культуры, к этому времени уже не давала необходимого жизненного материала. Писатель увлекающийся, нередко переходящий границы, в которых идеализация остается реалистической, но все же в основе своего таланта и своих литературных взглядов писатель-реалист, Сенкевич не нашел в современной шляхте народных героев, руководителей народа. Но зато, в согласии с жизненной правдой, он нашел интересные типы, ясно и определенно выражающие процесс быстрого скисания дворянской и буржуазной интеллигенции. И. С. Тургенев в своих политических взглядах также не шел дальше либерализма (то более близкого к демократизму, то более близкого к консерватизму), но, изображая "Гамлетов" и "лишних людей", он находил в русской действительности также и реальные типы решительных демократов, главным образом из разночинцев. Польская общественная жизнь конца 70-х - начала 80-х годов давала для этого, по-видимому, меньше возможностей, а польская шляхта этого времени таких возможностей уже не давала совсем.

Очень показательно, что третий рассказ из того же цикла, главным героем которого стал Селим Мирза (рассказ и назван его именем), самого Сенкевича не удовлетворил: он издал его один раз и не включал позднее в свои сборники. Паничу Генрику предстояла другая судьба. Спасаясь от пессимизма, угрожающего всякому, кто исследует, подобно ему, печальную действительность, не будучи защищен идеей, за которую стоит бороться, Сенкевич думал (в 80-х годах) найти себе опору в идеализированной Польше XVII века, в декоративно-исторических экскурсах в Древний Рим и первоначальное христианство, в авантюрную жизнь английских колонизаторов в Африке. Но, очевидно, это не дало ему ожидаемого удовлетворения, и вот панич Генрик возродился в Плошовском, герое романа "Без догмата", нашедшем самый сильный отклик среди польских современников Сенкевича, а также среди читателей многих стран.

Неверно думать о Сенкевиче как о сознательном защитнике (или, как иногда выражаются, "литературном представителе") эгоистических классовых интересов шляхетства. Он обращался к этому сословию в поисках - кто же может помочь народу, крестьянству? И всякий раз, несмотря на свое горячее желание увидеть все лучшее, приходил к выводу: некому помочь. Один из самых известных его рассказов - "Наброски углем" (1876) - говорит это как нельзя яснее. С каждым годом жизнь в деревне Баранья Голова становится хуже: произвол войта (волостного старшины) и писаря, правящих наподобие негритянских царьков, почти не имеет границ. Очередной жертвой их вымогательства становится крестьянин Репа и его жена. Они ищут управы на негодяев. К кому идти? Еврей-арендатор прислуживается власть имущим. Ксендз тоже советует подчиняться им, - ведь все во власти божьей Добродушный хлебосол, снисходительный к крестьянам старый помещик Скорабевский "дал себе слово не вмешиваться в волостные дела". Какой-то молодой помещик, увидев на дороге едва живую, еле бредущую женщину, жену Репы, зовет ее сесть в коляску, а сам, хлестнув коня, проносится мимо, - он известный шутник.

Мы встречаем в этом рассказе и героя рассказа "Нет пророка в своем отечестве", но уже окончательно лишенного романтического флера: это шляхтич Флосс, такой же, как Вильк Гарбовецкий, "ненастоящий барин", владелец деревни Малый Прогресс, к которой он прикупил еще деревеньку Слабая Воля; вот чем стало уже для Сенкевича движение "позитивизма". Конечно, от такого прогрессиста крестьянину нет ни защиты, ни помощи. Репа и его жена погибают.

Религия, к которой Сенкевич (как большинство польских и не польских позитивистов) тянулся, боясь последовательной материалистической мысли, тоже поворачивается к народу какой-то безнадежной и ужасной стороной. В прекрасном рассказе "Ангел" несчастная осиротевшая деревенская девочка, полузамерзшая, засыпает в лесу; сквозь дремоту она слышит тихие шаги и думает, что это, наверно, пришел ее спасти ангел-хранитель, в которого ее научили верить; она открывает глаза - перед ней оскаленная волчья пасть. Это смерть пришла ее спасти от безысходного страдания.

Все лучшие рассказы Сенкевича - признание этой ужасающей истины: образованные классы далеки от крестьянства, им нет дела до крестьянской беды, а сами крестьяне - темные, голодные, доведенные до отчаяния, ничем не могут себе помочь. Не раз (например, в "Набросках углем") Сенкевич пишет о страдании, которое перешло ту меру, до которой оно еще сплачивало несчастных; теперь оно начинает их разобщать и ожесточать против всего мира. Рассказ "Янко-музыкант" изображает не только измену шляхты Своему народу, ее равнодушие к жизни народа, к судьбе его талантливых представителей, но также и отупение многих людей из народа, перестающих ценить друг друга и самое жизнь.

Угнетение и разорение польского народа "собственными" - польскими дворянством, буржуазией, бюрократией во много раз утяжелялось давлением аппарата, созданного для всестороннего угнетения иноземными захватчиками. В рассказе "Из дневника познанского учителя" изображено издевательство немцев-учителей над польскими детьми, отупляющее действие системы германизации. В одном из своих писем Сенкевич объяснял, что имел, собственно, в виду русификаторскую школьную систему и перенес место действия в Познань для того, чтобы русская цензура разрешила печатать рассказ в Варшаве. Сделать это внешнее изменение было, конечно, совсем нетрудно, ибо прусская система разнилась от российской лишь большей тупой последовательностью.

В знаменитом рассказе "Бартек-Победитель" польский крестьянин, который отличился, воюя против Франции в рядах прусской армии и участвуя во всех ее насилиях над мирными французами, получает за это ордена и медали, но, возвратясь в родную деревню, он остается по-прежнему презренным для представителей нации господствующей, для немцев; вообразив, будто немцы его в самом деле до себя "возвысили", и пытаясь на этом основании отстаивать свои права, он должен погибнуть.

Поляки живут на своей родной земле не как хозяева, а как изгнанники. Быть может, им лучше в настоящем изгнании, в эмиграции, за границей?

Сенкевич был в Америке в качестве корреспондента, в связи с открытием выставки в Сан-Франциско. Из его американских рассказов достаточно прочесть хотя бы два - "За хлебом" и "На маяке", чтобы узнать, что лишь немногим, наиболее деловым, наиболее подготовленным к жизненной борьбе, удачливым и сильным людям удается в Америке улучшить свою судьбу или просто выжить, а рядовые польские крестьяне, которые у себя на родине еще могли кое-как перебиваться, обречены на быструю гибель. Жизнь в капиталистической Америке еще бесчеловечнее, беспощаднее, чем в полуфеодальной, отсталой Польше. "Не люди издевались над ней, - пишет Сенкевич об умирающей в Америке с голоду польской деревенской девушке, - а жизнь и ее условия. Что было делать в американском водовороте, в этом гигантском "бизнесе" этому полевому цветку из Липинец? Как жить? Гигантская колесница неизбежно должна была раздавить это хрупкое существо, как всякий воз давит попавшиеся ему на дороге полевые цветы".