Рольф Эдберг - Письма Колумбу. Дух Долины

Вы поистине очутились не там. Но именно поэтому последствия были куда серьезнее, чем если Вы нашли бы то, на поиски чего отправились. Четверть века, прошедшие с того дня, когда Вы, спотыкаясь, ступили на землю под скалами Сагриш, до часа, когда посадили свои корабли на здешнюю банку, в корне изменили физический мир человека. Сами основы людских воззрений — время и пространство — приобрели другие масштабы и значения; произошла переоценка, подобную которой можно наблюдать лишь в наши дни.

С приходом Ваших кораблей в море карибов началась новая глобальная действительность. Большая часть происходившего в последующие столетия так или иначе связана с Вашим океанским предприятием.

Сами Вы, понятно, не можете этого видеть. Каждый из нас ткет свой участок огромной ткани, не зная, собственно, каким будет узор в целом. Всегда сохраняются связи с былым, и всегда образуются связи с грядущим. Всякое действие неизменно ведет к другому действию: одно открытие поощряет другое, одно изобретение рождает другое, из мысли вытекает следующая мысль. Лишь после можем мы рассмотреть часть узора, только поглядев назад, способны в сложной совокупности различить какие-то звенья соединяющей нас причинной цепи.

На Вашу долю, сеньор Альмиранте, выпало вставить ключ в замок и отпереть ворота другим, но сами Вы не смогли переступить порог и даже не подозревали, какие новые обители откроются за ним.

Теперь я попытаюсь поведать Вам о последствиях Вашего начинания. Вряд ли все Вам понравится. Возможно, кое-какие напоминания покажутся Вам нетактичными. И многое наполнит Вашу душу удивлением.

Наверно, другие описали бы случившееся иначе. Даже происходящее сейчас разные глаза видят по-разному, и нет пути, который точно вел бы назад к подлинному истоку. Как рассказчик, как информатор я могу лишь излагать факты и события так, как сам их воспринимаю, как звенья в цепи, связывающей Ваше время, опьяненное открытиями, с моим, таким печальным временем.

Сеньор Альмиранте,

Пишу Вам в голубую пору дня, когда с гор опускается прохлада, когда тускнеют багряные звезды гибискуса {7} 7 Гибискус — растение из семейства мальвовых с крупными, ярко окрашенными цветами. и от вечернего бриза звенит колокольцами бахрома пальмовых листьев…

Сторожкая пора, когда все звуки слышатся отчетливее и словно бы приобретают более глубокий смысл…

К чему прислушиваетесь Вы, сеньор Альмиранте, в своем одиночестве там, на баре? К рокоту волн, бьющихся о далекие берега? К ветру, что пронизывает душу, беспощадному, как ураган около Верагуа, когда жизнь команды висела на единственном якорном канате? К звону кандалов, сковавших адмирала на борту адмиральского судна?

Или же к крикам смертельного ужаса, что разнеслись над островами Карибии, едва там утвердились Ваши люди?

До прихода сумерек я еще раз перечитал Ваши собственные заметки о встрече с нежданным.

Нетрудно понять, как эти строки всколыхнули Европу. Океан — безбрежный простор обманчивых волн — вдруг стал преодолимым, через него можно было доплыть до другого мира, с иными людьми. Наверно, рассказ об островах за горизонтом был воспринят как воплощение мечты о рае.

И сегодня, спустя почти пять столетий, страницы дневника, пусть не вполне, передают Ваше восхищение людьми, коим выпала привилегия стать первыми гражданами Вашего вице-королевства. И сегодня ощущается свежесть Вашего описания этих детей первозданной природы: нагие, любезные, безоружные, а кроме того, смышленые, воспитанные, полные дивного достоинства.

Их речь Вы называете самой мягкой и приветливой в мире. Нигде в Кастилии не встречали Вы такой честности и такого радушия. Они любят ближнего, как самих себя. «Заверяю Ваши Величества, что во всем мире нет лучшего народа», — докладывали Вы своим вельможным благодетелям.

Гуанахани, Эспаньола, Хуана — всюду поющие и улыбающиеся люди встречают каравеллы дарами, не скупясь на самое лучшее свое достояние и получая взамен грошовые бусы и бубенчики, которые Вы привезли с собой как образцы европейской культуры.

И так же было, когда Вы через неполных два года после того, как водрузили королевское знамя с золотым крестом на первом островке в этой россыпи островов, впервые пристали к здешним берегам. Когда, подстегнутые слухами о богатой вожделенным золотом стране, ринулись к Ямайке и предоставили грохочущим бомбардам и фальконетам возвестить о приходе цивилизации.

Вы скоро поняли, что и на этом острове с его роскошными лесами и стремительными горными ручьями нет месторождений золота. И тем не менее в одну из тех редких минут, когда Вы позволили высоким порывам души взять верх над поиском, у Вас вырвались слова о том, что здесь хотелось бы остаться надолго.

Конечно же, это не сбылось. Не сбылось в тот раз. Ведь наши цели почти всегда присутствуют не там, где мы находимся. Вы были созданы никоим образом не довольствоваться обретенным, а гнаться за еще не найденным. И все же тех дней, что Вы задержались на острове, было довольно, чтобы у Вас сложилось граничащее с грезой представление о молодом народе бронзовокожих людей, живущих, по всей видимости, в полной гармонии с благодатной природой и с самими собой. Поначалу испуганные, робкие, неприступные, они затем, «радуясь нашему соседству», устремились к каравеллам на своих длинных, щедро украшенных пирогах с грузом плодов моря и леса, которые Вам показались превосходнее всего, полученного ранее.

В тот раз Вы встретились с араваками. Добродушные потомки майя, народа мореходов и строителей пирамид, они покинули материк и поселились на островах {8} 8 Араваки и майя принадлежат к различным языковым группам и никогда в родстве не находились. Заселение Антильских островов производилось с северо-восточного побережья Южной Америки. , где создали незамысловатую культуру под знаком жизненных радостей. Все прочие сообщения первых лет после Вашего визита подтверждают Ваше впечатление: мирное существование в райском саду, где поколения плавно сменяли друг друга, жизнь была беспечальна, а потому и смерть легка.

Для Европы это было все равно что слушать вновь античные легенды про Insulae Fortunatae — счастливые острова. Как будто Гесиод, этот сварливый провидец, проснувшись от двухтысячелетней дремы, опять рассказывает про обитель без печалей и забот, найденную на краю света некогда жившим на земле и уцелевшим после Трои богоподобным народом. Или Гораций живописует поэтическую картину блаженных земель в Океане, где почва без посева приносит обильный урожай, где круглый год созревают плоды и ласково шепчутся струи горных потоков. «Аргонавты не плыли вдоль тех берегов, не ступал на них мореход Сидона, не ходили туда паруса Одиссея…»