Миша Гленни - Теневые владыки. Кто управляет миром

Колумбия славится не только самым высоким уровнем насилия в Латинской Америке, но и является одной из самых богатых ресурсами латиноамериканских стран. Здесь есть и плодородные равнины, где выращивают лучшие в мире сорта кофе, и роскошные побережья Тихого и Атлантического океанов, и джунгли с экзотической природой, и минеральные ресурсы – от угля до нефти, и великолепные Анды, и часть бассейна Амазонки, и даже крупный город Медельин, климат которого справедливо именуют «вечной весной». В первый день моего пребывания в столице страны, Боготе, один колумбийский остроумец объяснил мне: когда бог творил землю, он решил наделить эту страну всеми щедрыми дарами, которыми только владел. «Когда все прочие страны стали жаловаться, что их так обделили, – продолжал мой друг, – Господь сказал им: ничего, подождите и посмотрите, какими людьми я населю Колумбию. Уж тогда-то вы будете довольны своей судьбой!»

Идея рая, жизнь в котором отравляет сатанински злобное меньшинство людей, – тема, которая звучит в Колумбии часто. За соблазнительной силой волшебного реализма книги «Сто лет одиночества» нобелевского лауреата Габриеля Гарсии Маркеса громко звучит тема насилия и той значимой роли, которую оно сыграло в колумбийской истории, где искренняя борьба за правое дело или идеологию то и дело тонет и вязнет в насилии, которое она же и порождает:

– Скажи мне, друг, за что ты сражаешься?

– За то, за что я и должен, дружище, – ответил полковник Геринельдо Маркес, – за великую партию либералов.

– Счастливый ты, что знаешь. А я вот только теперь разобрался, что сражаюсь из-за своей гордыни.

– Это плохо, – заметил полковник Геринельдо Маркес.

Его беспокойство позабавило полковника Аурелиано Буэндиа.

– Конечно, – сказал он. – Но все же лучше, чем не знать, за что сражаешься. – Он посмотрел товарищу в глаза, улыбнулся и прибавил: – Или сражаться, как ты, за что-то, что ничего ни для кого не значит. [32]

Работая корреспондентом Би-би-си, я видел немало крови на Балканах и на Кавказе, однако насилие, которым прославилась Колумбия, тревожило меня. Когда я отправился из Лондона в Боготу, это был единственный случай за все мои расследования, когда я так явно беспокоился из-за того, что подвергаю себя ненужному риску. Мой страх, конечно же, был преувеличен и представлял собой весьма несправедливое очернение дружелюбных и открытых людей, живущих в Колумбии. Преувеличен – определенно. Но он нисколько не был фантазией. Всего за неделю до моего вылета сюда я обедал в Вашингтоне с другом, очень вежливым человеком, который при расставании сказал мне: «Знаешь ли, это не шутки. Там правда бывает очень опасно». Он знал об этом лучше, чем кто бы то ни было. Шесть лет назад его жена остановилась на светофоре в Перейре, городе в ста милях к западу от Боготы, и рядом с ней затормозил мотоциклист. Пассажир мотоцикла выхватил пистолет и застрелил его жену на глазах у четырехлетней дочери и няни. Мой друг бежал в Вашингтон и до настоящего времени не может вернуться в родную страну. А во время пребывания в Колумбии я встретил там исключительное количество людей, которым пришлось пережить убийство родных или друзей.

Но та бойня, которая творится в Колумбии последние двадцать пять лет, шокирует даже по колумбийским стандартам. В XIX—XX веках насилие имело здесь самые разные формы и масштабы: полномасштабные мятежи и вооруженные восстания, карательные операции, которые правительство проводило по своему произволу, чтобы запугать или вычистить какой-либо край для его захвата, индивидуальный террор и жуткие массовые убийства. Соперничество Консервативной и Либеральной партий определяло склад политической жизни, а экономическим мотивом развития являлся вопрос о владении землей. Одной из многочисленных кульминаций этих раздоров, известной просто как «Виоленсия» (La Violencia – «насилие»), стал десятилетний кровавый пир, спровоцированный убийством в апреле 1948 года кандидата в президенты Хорхе Эльесера Гайтана и закончившийся в итоге примирением либералов и консерваторов, двух партий, которые уже больше века были главными силами страны и кровавых раздоров.

Вплоть до того момента это насилие было преимущественно внутренним делом Колумбии. И только в 1960-х годах колумбийский народ набрался смелости представить себе будущее с более прочным гражданским миром, постепенным, но уверенным процветанием и с ростом своего влияния на севере Латинской Америки. Там не только стало развиваться общественное согласие, но и не наблюдалось неприкрытых политических манипуляций американских компаний, политиков и мафиози, которые так бросались в глаза в Центральной Америке и странах Карибского бассейна.

Затем, на протяжении немногим более десяти лет, случились три события, которые протащили страну по всем кругам Дантова ада. Там она и пребывает по сей день – крупнейшая жертва одной из самых безжалостных сетей организованной преступности в Западном полушарии, сетей, которые успели ужасным образом вплестись в ткань совершенно иного по своей природе политического вооруженного конфликта.

Во-первых, в 1968 году, стремясь укрепить свою экономику, Колумбия с гордостью основала в Боготе Институт специальных химических исследований, который начал готовить первоклассных химиков, впоследствии нашедших себе прибыльную работу в картелях Медельина и Кали.

Во-вторых, примерно в то же самое время, американские «садоводы» стали выращивать коноплю в количествах, достаточных для того, чтобы в целом насытить американский рынок. Это привело к спаду бойкой торговли марихуаной, которая процветала вдоль северного побережья Колумбии. Те наркоторговцы, которые жили на севере страны и делали на марихуане солидные деньги, принялись разнообразить содержимое своих плантаций, чтобы наверстать то, что теряли на конопляных «фьючерсах».

Эти поиски совпали с событием номер три – стремительным возвращением моды на кокаин среди тридцати– и сорокалетних жителей Флориды и севера Восточного побережья США. Когда американские бэби-бумеры оставили социальный протест и пустились зарабатывать деньги, им понадобился «роскошный» наркотик, который символизировал бы этот поворот в их жизни – от философской самоуглубленности к поспешному приобретательству. Кокаин нисколько не напоминал «грязные» внутривенные инъекции: вдохнул «дорожку», и можно бежать прямиком в «Студио-54» [33] . Очень скоро всем захотелось приобщиться к кокаину.

«Кокаин больше не является порочным секретом обеспеченной элиты или символом недостижимого блеска великосветского упадничества, как это было в предыдущие десятилетия. Он уже не является лишь экзотическим лакомством веселящейся предпринимательской элиты, голливудских персонажей и прожигателей жизни, как это было всего три-четыре года назад – самым броским предметом потребления, который втягивали носом с самых шикарных кофейных столиков, через хрустящие стодолларовые банкноты, свернутые трубочкой. Сегодня кокаин является излюбленным наркотиком миллионов солидных, рядовых, часто социально растущих граждан – юристов, бизнесменов, студентов, государственных бюрократов, политиков, полицейских, секретарш, банкиров, механиков, агентов по недвижимости и официанток, – именно из-за того, что он превратился в символ богатства и статуса», – писал в июле 1981 года журнал «Тайм», поместив на обложку наполненный кокаином бокал для коктейля.