Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

Неприветливо, сурово встречала эвакуированных пустынная, безлесная степь. Безводье. Пыльные бури, постоянные налеты белоказаков, хотя Дутов, уверенный в полной победе, не преследовал отступавших основными силами: надеялся — погибнут и так с голоду вместе с туркестанцами.

Пройдя с боями до Актюбинска, красные отряды разделились: рабочая делегация из осажденного Орска просила помощи, и часть оренбургского войска под командованием Краснощекова и Левашова отправилась туда. Шли пешком. Слесарь Наследов и кузнец Федор Туранин, из главных железнодорожных мастерских, зачисленные в рабочий полк, оказались соседями в строю. Шагали молча, задыхаясь от жары и пыли. Андриан Левашов, большерукий, плечистый, с широкими, загнутыми кверху усами, старался подбодрить пехоту шутками, но красногвардейцы и так готовы были под его командой идти куда угодно. Выражение «в огонь и в воду» тут не подходило: всякий сунулся бы в воду, но не было ее, да еще казаки испортили колодцы на пути; что касается огня, то уже притерпелись даже к постоянным обстрелам. А земля так накаливалась от солнца, что подростки, которые увязались за взрослыми и шли босиком, как Пашка Наследов, ступали по ней будто по горячей сковороде.

Сначала казаки близко не подходили. Кружилась, как воронье над дальними степными увалами, вражеская конница. Появлялась на горизонте, тонущем в знойном мареве, и, сгинув, возникала уже в другом месте.

— Ладно! Еще посчитаемся! — грозился командир полковой артиллерии Ходаков, зорко посматривая, как пылили по проселку его шесть орудий.

Подтянутые бока взмыленных лошадей напоминали о предстоящей зиме, о травах, напрасно ожидавших косцов.

Под самым Орском, радуя сердца кавалеристов, показались стога заготовленного сена, но вдруг повалил над ними черный дым, буйно взвились желто-красные языки пламени. И сразу со всех сторон навалились казаки. Пашке досталось вместе с другими красногвардейцами тушить огонь, спасая фураж. Остальные вступили в бой.

Так с боями прорвались в Орск, и все повторилось, как в Оренбурге в январе этого года: нескрываемая злоба богатеев, радость своей измученной рабочей братвы. Уверенности в победе не было, но растерянности тоже не чувствовалось. Во время передышек в роще на берегу Урала, где оренбуржцы расположились лагерем, зазвучали даже песни. Пели и про Дутова:

По ночам казаки, изнуряя осажденных бессонницей, атаковали беспрерывно, а Дутов все усиливал осаду, бросая под Орск свои надежнейшие казачьи части — пластунов. То конные, то пешие дутовцы наседали на рабочие полки, пытались обойти хитростью, предлагали брататься. С утра до вечера рвались снаряды, но город держался. В конце августа приехал сам Дутов и дал приказ: «Взять Орск во что бы то ни стало». Целые сутки длилась канонада, потом белые рванулись в атаку, однако встретили ожесточенное сопротивление и отступили.

В это время красногвардейцы услышали страшную весть: в Москве тяжело ранен Ленин.

Крепко досталось после того сунувшимся в очередную атаку дутовцам. Но во время короткой передышки, обсуждая сообщение из Москвы, рабочие не скрывали набегавшие слезы.

Федор Туранин, как и многие, терзавшийся заботами об оставленной в Оренбурге семье, теперь стал артиллеристом у Ходакова. Почти оглохший сперва от работы в кузнице, а потом от службы наводчиком у боевого орудия и оттого громкоголосый, он просто оглушал товарищей:

— Зря мы терпели эсеров возле своей партии. То они народу хитрые ловушки устраивали, то нас, большевиков, Дутову выдавали. А теперь прямо в сердце выстрелили!

Летели к Ленину взволнованные письма и телеграммы, но обратные вести доходили смутно.

Беда за бедой: выходили из строя люди, кончались боеприпасы. А 26 сентября был получен приказ о наступлении на Оренбург. И красногвардейцы выступили, хотя знали, что одним туда пробиться невозможно: вся надежда была на соединение со своей армией, которая будет наносить главный удар с Актюбинска.

С горечью покидали они Орск, слыша за собой звон «победных» колоколов: орская буржуазия торжествовала, встречая Дутова хлебом-солью. Приуныл и Андриан Левашов. Он очень хорошо понимал, какой беспощадной будет расправа дутовцев над теми, кто попадет им в руки. В это время пленных не брали ни та, ни другая сторона, но то, как лютовали белоказаки в занятом ими Орске, смутило даже богатых обывателей. Захватив отставших красногвардейцев, казаки приволокли их на соборную площадь и перед собором, сразу после молебна, устроили публичную казнь. Рабочим отрубали уши, по суставам отсекали руки и ноги, вспарывали животы и только после этого убивали. Даже купцы и помещики смутились и попросили своего кумира — «спасителя родины», «борца за независимость казачества» — прекратить такое истязание. Можно, дескать, попросту казнить. На что Дутов сказал:

— Мой суд знает только три вида наказания: смерть, смерть и смерть.

Красногвардейские части в это время шли с боями в сторону Оренбурга: одна колонна — вниз по берегу Урала, по казачьим станицам, другая — возле линии железной дороги к станции Сара. Кругом все было сожжено. Лошади в обозе падали от надсады и бескормицы. По ночам заморозки пробирали бойцов до костей.

Пашка Наследов до крови натер ноги солдатскими ботинками и еле двигался, пока Федор Туранин не взял шефство над ним, приспособив его конюхом к упряжке лошадей, тащивших орудие. Но долго сидеть на артиллерийской лошади, да еще в холодную погоду, невмоготу, и жестокие схватки в поселках Воронежском и Белошапочном показались мальчику передышкой. Страшно, но зато тепло, даже жарко было ему, когда он подтаскивал к орудию снаряды. А на привалах Пашка или спал мертвецким сном, приткнувшись где попало, или, свернувшись калачиком, чтобы не терять тепло, под лохмотьями одежды, не мигая смотрел на огонь.

Сутки длился бой под поселком Сара. Население его встретило красногвардейцев недружелюбно. Со станции Кувандык, занятой белыми, слышались тревожные гудки — там тоже шла кровавая расправа.

Основные силы Туркестанской армии задержались из-за обозов, и красногвардейцам, наступавшим на Оренбург с Орска, пришлось под давлением превосходящих сил белоказаков свернуть к станице Ильинке, чтобы перейти Урал и добраться до Ташкентской железной дороги. Там рассчитывали встретить своих. В густые сумерки шли среди гор Губерлинского ущелья. Из каждого распадка гремели выстрелы казачьих засад.

В холодную погоду под прикрытием дыма от горевшей Ильинки перебрели быстрый Урал и опять двинулись по степным увалам, пока у станции Каратугай не увидели пестро одетых бойцов с красными бантами на шапках, рукавах и в гривах коней. Это оказались отряды двигавшейся из Актюбинска Оренбургской армии, которая называлась теперь Туркестанской. Командовал ею Георгий Васильевич Зиновьев.