Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

— Сколько же вам лет, Захар Иванович? — спросил Злобин, подсаживаясь к больному и осторожно сгибая его сломанную ногу.

— А ты не бойсь, — подбодрил Лычка, — лежа-то я очень свободно ею двигаю. А лет мне — семьдесят третий пошел. Сторожем я на базе. Вот и дернула меня нелегкая влезть на анбар. Задралось там железо, гремит от ветра, внимание на посту отвлекает. Дай-ка, думаю, устраню неполадку. Прибил и на навесик благополучно слез. А там Полкашка ждет — помощник мой. Я его научил, на свою голову, по лестницам ходить. Он за мной по собачьей возможности и лазит везде. Стал я с навесика спускаться, а тут кто-то шелохнись за забором. Ну, Полкашкино дело известное… Ка-ак бросится, да со всей силы меня под коленки. Я и покатился!

— Вот посмотрите! — сказал Иван Иванович, взяв у рентгенолога снимки.

И все стали разглядывать черные полупрозрачные пленки.

— На днях у нас умерла больная с таким переломом… Учительница, — тихо сказал Злобин. — Почти восемь месяцев пролежала. Совсем нестарая женщина, лет сорока. Да, как обычно в таких случаях, воспаление легких.

— А профессор Тартаковская решила опорочить нашу попытку применять активный метод лечения! — сердито хмурясь, сказал Иван Иванович.

— Не опорочить, а подвергнуть, так сказать, серьезной критике, — произнес кто-то за спинами хирургов сипловатым баском.

Такие голоса не раз слышала Лариса на Волге…

«Чалку, чалку отдай, разиня!» — кричал, бывало, не то простуженным, не то пропитым басом капитан катера или парохода, вздымавшего волну у пристани.

Лариса обернулась, рядом стоял полный человек среднего роста, с обрюзглым, очень белым лицом. На висках под докторской шапочкой блестели рыжеватые волосы, короткая шея пряталась под вторым подбородком, выпирающий живот приподнимал и слегка разводил в стороны полы ослепительного халата. Глаза доктора зеленели над набухшими веками, точно две ягодки крыжовника. Взгляд их, устремленный на незнакомых врачей, светился хитренько и колко.

— Это заместитель нашего главного врача по хозчасти. Прохор Фролович Скорый, — отрекомендовал Иван Иванович. — Имя у него хотя и простое, но трудно выговаривается, поэтому его зовут тут коротко: Про Фро.

— Очень приятно, — сказал Про Фро Злобину, а Ларисе еще и улыбнулся, добавив: — Слышал о вас. Прекрасные дела творите.

— У вас тоже замечательное дело. — Злобин кивнул на Лычку, который сидел на кровати и, согнув в колене больную ногу, с детским любопытством разглядывал свою ступню и пошевеливал пальцами. Видно, ему не верилось, что он уже начинает владеть сломанной ногой.

— Гм, гм! — не то покашлял, не то промычал Скорый. — Такой авторитет, как профессор Тартаковская…

— Бросьте притворяться, дорогой коллега, — добродушно перебил его Решетов. — Вот двурушник! Поддакивает скептикам, а нас чертовски выручает с доставкой гвоздей. Да-да, гвоздей, которые мы смогли получить только по неофициальному заказу Прохора Фроловича. Не из любви же к искусству блата вы это сделали?

— Мне уже пора, — тихонько сказала Варя Ларисе.

— Мне тоже: Алеша ждет. Сегодня у них в школе концерт, он играет и пригласил меня.

— Он уже большой, ваш Алеша? — спросила Варя, когда они сели в автобус.

— Почти взрослый! — Фирсова улыбнулась чуть печально. — Мы с ним дружно живем. Он моя единственная радость.

— Значит, вы не… значит, вы не вышли замуж?

— Нет.

— А Софья Вениаминовна? — быстро перевела разговор Варя. — Вы знаете, она будет работать в нашей городской больнице невропатологом.

— Ох, какая! — вырвалось у Ларисы. — Мне она не говорила о вас, когда была в Москве.

— Мы с ней и не виделись. Ваня получил письмо от нее.

— Мне она не написала ничего, — упрямо возразила Лариса, думая о том, как странно звучит в устах Вареньки это «Ваня».

«Ольга права: ему нужна не такая жена. А какая же? — насмешливо спросила себя Лариса. — Не такая ли, как ты?»

— Я часто ее вспоминаю, — продолжала Варя, живо представив Софью, которая никогда не падала духом. — Она очень заботилась о вашем мальчике. Помню: бомбежка ужасная — все в блиндаже дрожит, а она сидит и так серьезно прикидывает, как лучше сделать маленький джемпер из своего шарфа. Алеша потом очень гордился обновкой. А нашему Мишутке сейчас три года. Но говорит еще очень плохо: «тулат» вместо «кулак», «тинтопта» вместо «винтовка». Ваня меня успокаивает, что это пройдет…

И опять слово «Ваня» больно резануло Ларису.

Эта встреча напомнила Варе и давнюю обиду, испытанную ею в подземном госпитале.

«Зачем она надевает докторскую шапочку?» — раздраженно и зло сказала тогда Лариса.

«Зато теперь я надену ее по праву, — подумала Варя, когда, впервые придя на работу, принимала из рук сестры-хозяйки халат и белую шапочку. — Но… по праву ли?! Ведь врач-то я еще никакой. Летняя практика да субординатура на шестом курсе. Вдруг не справлюсь с работой?!»

Заведующая отделением Полина Осиповна внимательно всмотрелась в лицо Вари бойкими, ясно-серыми глазками, потрепала ее по плечу маленькой энергичной ручкой.

— Ничего, не робейте. Я тоже вот так пришла сюда лет двадцать назад, и ничего, работаю до сих пор, как будто кое-чем овладела за это время. Больные не жалуются. — Она улыбнулась, показав только нижний ряд зубов, молодо блестевших белой эмалью; верхняя губа оставалась почти неподвижной. — Если возникнут трудности, я вам помогу. Не стесняйтесь, теребите меня. А теперь пойдемте, познакомлю с больными. Учтите: у многих ранения проникающие, черепно-мозговые. Народ нервный, неуравновешенный. С ними нужна особая тактичность. Надо быть и мягким, чтобы не обидеть, надо и твердость иметь, чтобы не растеряться: иногда попадаются злостные хулиганы, они за все твое добро и ласку готовы голову тебе проломить. — Полина Осиповна вздохнула и направилась к двери, увлекая за собой Варю.

Они обошли все палаты глазного отделения, побывали в смотровой комнате, в операционной и перевязочной.

— Как видите, хозяйство у нас большое.

— А где здесь… Лариса Петровна Фирсова?

— Она работает в институте травматологии, а сюда приезжает три раза в неделю, в челюстно-лицевое отделение. Замечательный хирург! — добавила Полина Осиповна с хорошей завистью. — Вы давно ее знаете?

— Вместе на фронте были.

— Я тоже всю войну работала в полевых госпиталях. Приходилось не раз и на передовой стоять.

Странно было думать, что такая добродушная, даже кроткая на вид женщина могла стоять на передовой линии огня. Но эта кроткая женщина была глазным хирургом, и, по-видимому, хорошим хирургом: все больные разговаривали с ней почтительно.

— Я сейчас делаю операции по подготовке глаза к ношению протеза, — рассказывала она Варе. — Люди не хотят жить обезображенными и устают носить эти давящие черные повязки. А снять нельзя: вместо глаза яма. И вот я формирую дно орбиты, делаю веки, подбираю протез… Езжу, разыскиваю. Самая трудная задача — сделать правильно уголок глаза: нужно, чтобы он смыкался, как на шарнире. — Полина Осиповна показала, сжав кончики большого и указательного пальцев, как должен смыкаться этот уголок. — Тогда глаз будет закрываться по желанию больного. Ведь так важно — закрыть свой глаз! Представьте, любимое существо видит: вы спите с открытым глазом. А постоянная угроза новой травмы, пыль, грязь? И вот я упорно работаю над правильной постановкой века. Помогает мне во многом Лариса Петровна. Я увлеклась пластикой глаза после встречи с нею. Помню, она пришла в первый раз в солдатских сапогах, в шинели и очень быстро завоевала нас. — Полина Осиповна испытующим взглядом окинула Варю. — Вы какой уклон хотели бы у нас получить?