Андрей Сахаров - Собрание сочинений. Тревога и надежда (статьи, письма, выступления, интервью). Том 1. 1958—1986

Маляров.Мы должны кончать. Я хочу, чтобы вы сделали выводы из серьезных предупреждений. Любое государство не может не защищать себя. Существуют статьи закона, и никому не будет позволено их нарушить.

Сахаров.Я внимательно вас выслушал, я запомнил все, что вы сказали, так сказать, «намотал на ус». Но я не могу согласиться с тем, что я нарушал закон. В частности, я не могу согласиться с вашим утверждением, что мои встречи с иностранными корреспондентами были противозаконны или что они ставили под угрозу государственную тайну. До свидания.

Маляров.До свидания.

Сахаров спросил присутствующих, знакомы ли они с его записью разговора с заместителем Генерального прокурора М. П. Маляровым, и, получив утвердительный ответ, просил считать эту запись введением к настоящему собеседованию. Он сказал, что хочет сделать несколько добавлений и прокомментировать разговор с Маляровым.

Во-первых, о так называемых «предупреждениях». За последнее время КГБ и связанные с ним организации стали усердно практиковать разные виды предупреждений. Иногда такие предупреждения предшествуют аресту, иногда — предоставлению разрешения на выезд из страны. Вызов Сахарова к прокурору 16 августа был в этом отношении гораздо серьезнее, чем разговор, который состоялся в КГБ в марте, когда они с женой предложили себя в качестве гарантов по делу Юрия Шихановича.

С другой стороны, за последнее время стали известны гораздо более серьезные предупреждения инакомыслящим. Кое-кого «предупреждали» о том, что их дальнейшая судьба зависит от их поведения на предстоящем суде. Если они не выступят в качестве свидетелей так, как от них ожидают, то не смогут покинуть здание суда.

Еще более ясными были широко распространенные предупреждения (напоминающие взятие заложников), что за выход каждого следующего выпуска «Хроники» определенные люди будут арестованы, а уже арестованные — приговорены к длительным срокам заключения. Статьи о самом Сахарове, опубликованные в советской печати, с точки зрения КГБ, тоже, вероятно, задуманы как предупреждения.

Во время разговора Сахарова в КГБ о Шихановиче ему сообщили, что Шихановича перед арестом тоже предупреждали, но он не сделал из этого выводов. По-видимому, речь шла об обысках у него на дому.

В общем, «предупреждение» задумано как напоминание о том, что существует сила, которая, основываясь на весьма растяжимом «праве государства на самозащиту», не разрешает отклонений от предписанной линии. Сахаров подчеркнул, что если его понимание «политики предупреждений» правильно, то такая политика соответствует мышлению полицейских учреждений, но не имеет ни­какого отношения ни к демократии, ни к праву на личные убеждения, ни к закону, ни к гуманизму.

Во-вторых, Сахаров сделал добавку к своим словам об НТС и «Посеве» в связи с обвинениями в том, что его заявления и призывы используются в антисоветских изданиях «Посева» в антисоветских, подрывных целях. Они (НТС и «Посев») стали главным пугалом в устах КГБ и им подобных, главным обвинением и основным методом запугивания людей и давления на общественное мнение. Даже наличие случайно попавшего в руки издания «Посева» считается уголовным преступлением.

Поэтому важно внести ясность в этот вопрос, сказал Сахаров. С его точки зрения, и он подчеркнул это при разговоре с прокурором, он приветствует издательскую и просветительную деятельность «Посева» совершенно безотносительно к программе НТС или к действиям и заявлениям отдельных представителей этой организации, которой Сахаров не считает себя чем-либо обязанным и с которой не выражает солидарности.

В-третьих, Сахаров еще раз вернулся к утверждению Малярова о том, что встречи с иностранцами несовместимы с его, Сахарова, прежними обязательствами. В 1950 году, когда он начал работать в засекреченном учреждении, он действительно подписал документ, обязывающий его не встречаться с иностранцами вне работы, причем максимальным наказанием за нарушение этого было увольнение с работы. Однако Сахарова уволили уже в 1968 году, после опубликования его «Размышлений о прогрессе…», задолго до того, как он встретился с первым иностранцем. И Сахаров повторил журналистам то, что сказал уже Малярову. Он заявил, что его встречи с иностранными корреспондентами ничего не имеют общего с нарушением государственных тайн и что он никогда, ни при каких обстоятельствах не считал бы такие нарушения допустимыми.

На вопрос одного из журналистов, почему именно после интервью шведскому радио последовали предупреждения Малярова и нападки ТАСС, Сахаров ответил, что интервью сыграло, по-видимому, роль «последней соломинки». Кто-то, вероятно, дал разрешение или приказ вызвать его к прокурору. Возможно, этот приказ был дан с самых верхов, но может также быть, что кто-то на среднем уровне хотел застраховать себя от упреков, что не было сделано попыток предупреждения и переубеждения.

Другой журналист просил объяснить, видят ли власти разницу между деятельностью Сахарова в Комитете прав человека и его критическими замечаниями о советском строе.

Сахаров ответил, что оба вида его деятельности неприемлемы для властей, но в разной степени. Комитет — совершенно лояльная организация, к тому же Сахаров — только один из его членов. При беседе он старался пояснить Малярову, что высказывает только свою личную точку зрения.

Последовали вопросы о том, хочет ли КГБ, чтобы Сахаров покинул страну, и думает ли о выезде он сам. Сахаров ответил, что единственный намек властей, возможно, содержался в словах Малярова «вы все еще советский гражданин». Но это может быть истолковано и как предложение обращаться в советские инстанции. Лично же у него, как Сахаров говорил уже раньше, решение такого рода еще не созрело.

По поводу дальнейших возможных шагов властей против него Сахаров сказал, что больше всего опасается давления на родственников и друзей. Он не может ничего предсказать, но давление может быть оказано и на него самого. Он надеется, что абсолютно лояльный характер его деятельности будет понят в буквальном смысле слова — его лояльность по отношению к закону.

Последовали вопросы о средствах к существованию и о работе. Сахаров ответил, что получает 400 рублей как член Академии и 350 — за работу в институте. В 1969 году он пожертвовал государственному фонду и Красному Кресту все свои накопления — очень большую сумму — точно 139 000 рублей. Он отказался объяснить причины этого шага, так как в настоящее время считает его неправильным.