Игорь Фесуненко - По обе стороны экватора

Гляжу в окно на ползущее по газону облако и пытаюсь спланировать свою жизнь и работу на ближайшие дни и часы. У меня есть телефон местных комсомольцев из «Коммунистической молодежи Эквадора». С ними встречусь завтра, а сегодня, в первый день, попробую совершить самостоятельное плавание.

Пожалуй, это самое интересное в заграничных командировках: первая вылазка, первые шаги по незнакомому городу. Завтра тебя будут возить либо друзья, либо профессиональные гиды туристических агентств. Твое внимание обратят на исторические достопримечательности, монументы и памятники великим соотечественникам, тебе будут говорить о социальных контрастах и географических курьезах. Прочитают лекции по истории города и ответят на все возникшие вопросы. И твоя записная книжка пополнится десятками интересных, полезных и ценных фактов, имен, адресов, которые пригодятся, а может быть, и не пригодятся в работе. Это будет завтра. А сегодня попытаюсь сделать свое собственное открытие Кито: беру такси, еду в центральные кварталы, выхожу и иду, куда глаза глядят. Не изучаю город, а окунаюсь в его атмосферу, стараюсь проникнуться его настроением, дышу его воздухом и прислушиваюсь к его голосу.

Вот она, лежащая в самом центре Кито «пласа де Индепенденсия» — площадь Независимости. Строгая белая колоннада президентского дворца. Президент занимает два верхних этажа длинного, протянувшегося через всю площадь здания. А в нижнем — цокольном этаже — бесчисленное множество лавочек кустарей, ремесленников, ювелиров. Здесь продаются сувениры и сигареты, неизменная кока-кола и пиво «Пильзнер», яркие пончо и шарфы, пепельницы из меди и резные фигурки из дерева, подделанные под старину «археологические» черепки и подлинные индейские изделия из джута и пальмовых листьев.

Площадь живет своей обычной жизнью. На каждом ее углу, на каждом «пятачке» разыгрываются десятки маленьких жанровых сценок, которые неведомый режиссер поставил словно специально для того, чтобы побыстрее окунуть тебя в местную экзотику.

Неизменные в любой точке Латинской Америки мальчишки — чистильщики башмаков как ястребы накидываются на беззаботного «гринго», ловящего в видоискатель «найкона» величественный портал кафедрального собора. Под белым тентом на высокой полосатой тумбе на пересечении улиц, как усталый одинокий аист в старом гнезде, дремлет полицейский — регулировщик уличного движения. Он ничего не регулирует, ни на кого не обращает внимания. Ни на водителей, едущих по одним им понятным правилам, ни на пешеходов, переходящих улицу, где и когда им вздумается. Если убрать с перекрестка эту тумбу, уличное движение лишь упростилось бы, а водители вздохнули бы с облегчением.

На широкой каменной скамье сидя уснул старик в белой шляпе с черной лентой. Пенсне его чудом держится на самом кончике носа. Рядом развернута старая газета. Она подрагивает под легким дыханием ветерка как живое существо, как кошка, примостившаяся около хозяина. На странице, которую читал старик перед тем, как вздремнуть, рекламное объявление: «Незабываемые! Да, именно незабываемые двенадцать мелодий вашей давней молодости! Двенадцать лучших мелодий двадцатых годов в исполнении легендарного саксофона Ольмадо Торреса! В том числе: „Ненависть и любовь“, „Неблагодарность“, „Забвение“. Диск моно стоит всего лишь 50 сукре. Стерео — 60».

…И тут во мне просыпается автор будущего очерка, перед глазами опять возникает чистый лист бумаги с названием «На экваторе в Эквадоре», и начинается жестокая борьба с самим собой. Вроде бы нужно немедленно хватать записную книжку и фиксировать все это. Или, еще лучше, снимать фотоаппаратом. И в то же время чертовски не хочется этого делать: ведь записная книжка и фотоаппарат вырвут меня из анонимата, привлекут внимание окружающих. На меня начнут оглядываться. Мальчишки побегут следом, выклянчивая монетку. Старая индианка, завидев объектив, закроет лицо рукой. Девушки-студентки разбегутся в разные стороны… Нет, уж лучше по-прежнему неприметно бродить по улицам, растворившись в пестром потоке людей. И запоминать, что видишь, чтобы, вернувшись в гостиницу, набросать в блокнот обрывки впечатлений и ощущений. Дремлющего над газетой старика. И вот этого пожилого индейца в пестром пончо с вполне современным портфелем в руках, осторожно переходящего улицу и скрывающегося в подъезде с табличкой: «Адвокатская контора братьев Коста». И двух старых усталых индианок. В черных пончо, черных фетровых шляпах, босые, они сидят на каменных ступеньках прямо под вывеской: «Салон красоты. Прически, стрижка и окраска волос, перманент, маникюр». Черные, никогда не знавшие не только маникюра, но и мыла руки бессильно брошены на колени. Потухший, обращенный внутрь себя взгляд.

Неожиданно рано и как-то стремительно на город упала ночь, и не без сожаления я возвращаюсь в отель. Пора ужинать. Иду в ресторан и в ожидании заказанного бифштекса набрасываю в записную книжку несколько фраз будущего очерка:

«Отель „Интерконтиненталь-Кито“ строили американцы и строили для самих себя. Поэтому нет, вероятно, такого места в Эквадоре, где все эквадорское вытравливалось бы с большей настойчивостью, чем в этом отеле. Телефонистка отвечает вам по-английски, в киоске продаются американские газеты и журналы. На стенах висят шедевры абстрактной живописи, авторы которых вдохновлялись экспонатами нью-йоркского Музея современного искусства. Меню в ресторане, отпечатанное, разумеется, по-английски, подает метр, одетый в безукоризненный смокинг. Впрочем, для экзотики в зале работают несколько девушек явно индейского происхождения, одетые в национальные наряды. Их функции просты: сначала они приносят вам хлеб и с тщательно отработанной улыбкой говорят „йэс, сэр“. Потом, когда вы поужинали, девушки говорят вам „сэнкью“ и убирают грязную посуду».

Поужинав, заглядываю в открывшееся около десяти вечера казино при отеле. Смуглые крупье с изяществом жонглеров тасуют карты, запускают шарики в желоб рулетки, манипулируют жетонами, костями и фишками.

Игра поначалу идет по маленькой: проигрываются и выигрываются сотни долларов. Большая игра — на тысячи и десятки тысяч — пойдет после полуночи, когда проиграется и уйдет восвояси мелкая плотва.

Почти все игроки здесь — американцы. Небрежно швыряя на зеленое сукно разноцветные жетоны, они снисходительно смотрят на затесавшихся среди них трех молодых эквадорских парней. Парни играют самозабвенно, с мольбой во взоре, с надеждой на чудо, на выигрыш. Первые два проигрываются за двадцать минут, третий сражается больше часа. Потом терпит крах и он: встает из-за стола с красными ушами и лихорадочным блеском в глазах. Денег нет, но в кармане завалялась мелочь. Он подходит к выстроившимся вдоль стен игральным автоматам и с ожесточением швыряет в щель последние сукре. Машина урчит и пережевывает их металлическими челюстями. Вот упала последняя монета. Все. Чуда не свершилось и сегодня.