Виталий Севастьянов - Румбы фантастики

— Папа, зачем ты его убил? Он читал мою книжку…

Отец удивленно посмотрел на девочку, постоял, о чем-то раздумывая, потом опустился на колени перед убитым. Но в тускнеющих глазах уже ничего не увидел…

Приоткрыв полог палатки, Сухоруков курил, мрачно глядел на стоящую мокрой стеной тайгу. Воронова, склонившись над самодельным столиком, тянула по голубоватой кальке длинную прерывистую линию. Дождь монотонно барабанил по палатке. Выкинув папироску, Сухоруков подошел к Вороновой, посмотрел через ее плечо:

— Опять разлом через весь участок тянешь! Для рисовки таких структур одной геологии мало, подожди, пока геофизики свои карты выдадут…

— Николай, когда я нарисую всю карту, тогда и придирайся! А если ты не в духе, иди к Колечке Смагину. У этого лоботряса весело, круглые сутки магнитофон крутит. Все батарейки, наверное, геофизикам посадил…

— Ладно, Рит, не обижайся, — Сухоруков обнял ее за плечи, — сама понимаешь, какое тут настроение. Вторую неделю дождь, парни на «выбросах» простаивают, а у нас два участка не захожены. Не успеваем…

Рита, убрав с плеча руку Николая, дотянула линию на кальке, полюбовалась на нее.

— Видишь, все аномалии ложатся вдоль этого тектонического шва? Значит, тут тоже будут аномалии, — Рита ткнула рейсфедером в нижний угол карты.

— Возможно. Березовый Солдат еще не захожен. Кончится дождь, организуем туда «выброс», — Николай снова нахмурился, — но все маршрутные пары заняты…

— А я? Давай мне в операторы Смагина. А шурфы Федоров будет бить.

— Твое дело по профилям ходить, а не гонять стотысячную съемку. На ней все маршруты двух-трехдневные! Это со Смагиным-то в двухдневный маршрут…

— Что, уже к студенту ревнуешь! — Рита рассмеялась, смешно морща нос, — смотри, я ревнивых не люблю…

— Уже полюбила… — Николай задумался, — а идею ты хорошую подала. Работы нам недели на две… И хотя мне не хочется тебя посылать, но придется.

— Решительности тебе не хватает, начальник, — приподнявшись на цыпочки, Рита чмокнула его в лоб. — Поженимся, будешь у меня под каблуком…

Накинув плащ, Сухоруков нырнул в серую пелену дождя, побежал к большой шатровой палатке. Сапоги скользили по разбитой гусеницами вездеходов, раскисшей от дождя земле. Из палатки неслось — «Я б в Москве с киркой уран нашел при такой повышенной зарплате…»

Смагин лежал на раскладушке в грязных сапогах, курил толстую самокрутку. Скосив на начальника выпуклые нагловатые глаза, опустил ноги на пол.

— Ну и насвинячил ты тут, студент! — Сухоруков неодобрительно осмотрел пол, закиданный окурками, стол, заваленный вспоротыми консервными банками. — Кончится дождь, пойдешь на «выброс» оператором. С Вороновой.

— С вашей пассией? — Смагин осклабился. — С превеликим удовольствием! А проходчик кто, Капитан? Да он еще не очухался, — студент кивнул на раскладушку в углу, — он еще снарских чертей гоняет…

Федоров лежал не шевелясь, лишь чуть приподнял голову. Сухоруков вздохнул, глядя на него. Федорова три дня назад привезли из Снарска в невменяемом состоянии. Отличный работник и бывалый таежник, он совершенно не контролировал себя, стоило ему попасть в «цивилизацию». Когда-то кадровый офицер, он долго мыкался в Хабаровске по различным заводам, на которых из-за запоев долго не задерживался, пока не подался в геологоразведку. Здесь, по крайней мере, на сезон, ему была гарантирована трезвая жизнь. Капитан понимал свою беду, но ничего с собой поделать не мог. Вот и сейчас сорвался, попав на базу партии в Снарск при переброске из другого отряда. А теперь болеет. Не ест ничего, ночами не спит, боится оставаться один. Поэтому и перебрался в палатку к Смагину.

— Александр, ты как, ожил? — Сухоруков присел на раскладушку. Федоров повернулся, дрожащими руками потер опухшее, землистое лицо.

— Давай, Иваныч, отправляй. За работой быстрее в норму войду.

— Губишь ты себя водкой…

— Губил, когда пригубил, а теперь поздно об этом.

— И что за пьянка такая, — вмешался Смагин, — запершись и в одиночку. Как бирюк от всех прячется. И сам ничего не видит… Ты, Капитан, газеты-то хоть читаешь?

— Сколько оторву, столько и читаю, — буркнул Капитан.

— Помолчи, Смагин, — зло прикрикнул Сухоруков, — не тебе его судить…

С Капитаном Сухоруков работал не первый сезон, знал его в работе и по-своему уважал этого опустившегося, но чем-то привлекательного человека.

Дождь кончился на следующий день. Сборы были недолгими. Завхоз Игорь Трефилович Редозубов, отперев символическую дверь продуктовой палатки, напустил на себя важность и долго колдовал среди ящиков, коробок, фляг и банок. Рита, не выдержав, сама выбрала продукты. К обеду вышли из лагеря. Впереди Рита с компасом в руках, за ней с тяжелым рюкзаком за плечами шел Капитан. Сзади плелся Смагин.

Через три дня «выброс» Вороновой должен был выйти на связь по рации. Сухоруков в ожидании сеанса изучал геологические образцы. Завхоз выволок кусок брезента и лежал на нем, покряхтывая от удовольствия, — погода установилась, было даже жарковато для осени. Глядя на него, Сухорукое тоже разделся, — стояли редкие для тайги дни, когда сошел комар, но еще пригревает солнце и можно позагорать.

Редозубов долго молчать не умел и, покосившись на начальника, осторожно начал:

— Я вот лежу и думаю: повезло тебе с невестой, хорошая баба…

Сухоруков, не отвечая, стремительно писал что-то в пикетажке, посматривая на разложенные образцы.

— У меня вот дочь растет, язви ее в душу, — продолжал завхоз, — нацепит сапожищи до колен, штаны американские натянет и прет по жизни гренадером. А попробуй укажи — так отбреет отца родного… Да, омужичились девки-то, и не только одежой. В мое время куда какие скромницы, помню, были! Но и цену себе знали. Иная с виду совсем замухрышка, а идет — все в ней поет. Теперешние девки и ходить-то по-бабьи не умеют. Того и гляди, отвалится чего-нибудь. Мою гренадерку в 20 лет мать учит, как юбку носить, шнурком ей коленки подвязывает. Тьфу!..

— Мы, Трифилич, к таким уже привыкли, — Сухоруков, с улыбкой слушавший завхоза, посмотрел на часы и встал, — пора выходить на связь.

— Привыкли… а в жены других выбираете, вроде твоей Риты, — проворчал Редозубов, тоже поднимаясь. Но вдруг замер в неудобной позе, глядя на восток. — Что это?!

Над тайгой поднималась с той стороны черная пелена, надвигалась на них. В считанные минуты потемнело. Тайга смолкла. В звенящей тишине возник тонкий пронзительный звук. Темнота тут же отлетела, унеслась прочь, но свист не исчез. Сухоруков яростно потряс головой, не сводя глаз со стороны, откуда налетел мрак. Горизонт посветлел, над сопкой Березовый Солдат, которую с лагеря хорошо было видно, стояла непонятная черная спираль, медленно раскручивающаяся вверх. Узким концом, словно иглой, спираль упиралась в сопку, широким прорывала плотное белое, перечеркнувшее ее пополам облако, и уходила в синеву неба, где терялась, размывалась в дымке.